Неудача в наследство

Михаил проснулся, ощущая жажду деятельности и движения. Впервые после возвращения домой сделал разминку. Гнул неподатливое тело, делал махи, разгоняя застоявшуюся кровь. Мышцы, отвыкшие от нагрузок, постанывали, суставы поскрипывали, недавние ушибы ныли, пот буквально заливал глаза. «Кого я обманываю?» — задался Михаил вопросом. Гимнастику он забросил задолго до возвращения домой, ещё на чужбине, когда необходимость срочного возвращения на родину ещё только замаячила на горизонте.

Михаил поливался водой, растирался жёстким полотенцем и вспоминал вчерашний день, плавно перетёкший в вечер. Хорошо они со Славкой посидели. Сперва проблему Андрея обсудили, договорились, что Вячеслав поможет. Благо у него было чем. Это обнадеживало. Да и ситуация, когда один твой приятель скрывает что-то от другого, наконец-то обещала разрешиться. Это тоже давало повод для радости. Дела они обговорили быстро, а потом слово за слово взялись за воспоминания. Вспомнили многое и многих. Это дорогого стоит, когда в твоей жизни есть что вспомнить и с кем.

Остервенело растёртая кожа горела. Михаил надел тонкую батистовую сорочку и летние льняные брюки. Жажда деятельности приутихла, уступая место минорно-мечтательному настрою.

Да, Михаил никогда не сможет произвести впечатление на дам рассказами о выигранных сражениях, перед мысленным взором промелькнул образ Турчилина. Михаил вообще божьей милостью ни в одном сражении участия не принимал. Но душу грела надежда, что благодаря его усилиям некоторые сражения попросту не состоялись. Что почётнее: выиграть войну или не допустить её? Михаил для себя на этот вопрос давно ответил. Нет, он не считал, что его заслуга велика или что он в своём роде единственный и незаменимый. Заменимый. Ещё как! Жизнь это доказала. Он знал, что никогда не сможет рассказать всю правду о своей жизни близким и знакомым, что со стороны годы, проведённые за границами отечества, будут казаться пустыми. Ему было всё равно. Для него было важно самому понимать, осознавать и помнить свою причастность к чему-то великому, стоящему. Он пусть не вершил, но прикладывал руку свою к судьбам народов, держав. Он чувствовал пульс жизни, натянутый нерв. Он мог что-то делать. И делал!

А что сейчас? Все последние месяцы его не покидало ощущение, что он с залитого солнцем луга шагнул в пыльный тёмный склеп. Там, за спиной, жизнь бьёт ключом, кипят страсти. А здесь — тишина, полумрак и пыль. Спокойненько. Приятненько. Страстей нет. Одни страстишки. Карманные трагедии и бури в тазу с водой. Нет! В стакане с чаем. И чай такой тёпленький, слабенький, едва настоявшийся.

Тьфу!

Милованов прошёл узким коридором, ступил на крыльцо, ведущее во двор. По лазурному небу плыли лёгкие облака, дрожащий от зноя воздух пах мёдом и пылью. Куда от неё денешься?

Тишину нарушали лишь гудящие мухи да редкие выкрики Степана, руководящего мужиками, что таскали мешки на кухню. Судя по красным, залитым потом лицам, работники многое могли бы ответить крикуну, но по такой жаре им было лень. Время от времени один из них бурчал что-то неразборчивое себе под нос, но в основном каждый был сосредоточен на своей работе, а к Степану с его советами и указаниями относились как к мухам с их жужжанием — пусть гудит, пока близко не лезет.

Дворовый пёс лежал смирно в тени и шумно дышал, вывалив подрагивающую лопату языка. Даже пёстрая кошка, растянувшаяся на самом солнцепёке, не могла вывести его из блаженного состояния отдыха и сподвигнуть на активные действия.

Михаилу подумалось, что и он скоро станет таким же косматым, угрюмым и неповоротливым. А и непременно станет! Если и дальше будет в этом фамильном склепе лежать, прикрывшись куском пыльного отцовского савана. Вот уж нет! Жить! Нужно жить. Он знает, как должно жить. Он умеет! Минорный лад сменился на мажорный. Нестерпимо захотелось спуститься с крыльца и почесать пёструю кошку за ухом.

Михаил шагнул на залитый солнцем двор, сделал пару шагов, чуть наклонился и протянул руку к снисходительно поглядывающей на него мурлыке.

— Не губите, барин! — звонкий девичий крик ворвался диссонансным перебором в мелодию утра.

Михаил замер в полусогнутом положении, поворотив голову на крик. Через весь двор к нему бежала босоногая девчушка. Худенькая, чумазая. Растрёпанные волосы развевались за спиной пиратским флагом. Нога девочки неловко подвернулась. Ребёнок упал. Коленки и ладошки гулко встретились с утоптанной до состояния камня землей. Михаил, забыв про кошку, потянулся к малышке, чтобы помочь. С бледной испуганной мордашки на него уставились голубые глазищи, на дне которых плескался ужас. Дрожащие губы произнесли:

— Не губите Муську! Она хорошая! У неё котятки скоро будут…

Нос, щедро украшенный веснушками, душераздирающе шмыгнул. Рот скривился, а из глаз побежали слёзы, прочерчивая на чумазом лице причудливые дорожки.

Михаил уронил протянутые было руки. Медленно выпрямился. Перевёл недоумённый взгляд на насторожившуюся кошку, затем вновь на девочку.

— Помилуйте, дяденька кошкодав! Не губите! — рыдала та, размазывая слёзы и грязь по лицу.