Неудача в наследство

Ольга потупилась и забормотала что-то маловразумительное. Аннушка закусила нижнюю губу, пытаясь сдержать и неуместный смех, и шокированное «Ах!», одновременно рвущиеся наружу.

— Да что такого-то?! — повторяла Ольга. — Николай Дементьевич о поэзии заговорил, а я поэзию не очень люблю, ты знаешь… Наших славских поэтов я пяток вспомнила, а когда о зарубежной поэзии речь зашла, я совсем сдулась. Он кинджарского Ватаку Оджаса разбирать стал, а я сказала, что Ратисьяна мне больше нравится… Ну чего ты смеёшься? Что такого-то? Я только его из кинджар и помнила! Он наверняка известный поэт! И написал много… У папеньки в кабинете восемь толстенных томов стоит! Ну что смешного-то?

— Но ты ни в один из этих томов не заглядывала? — простонала Аннушка, изнемогая от смеха.

— Нет! Зачем? Я ж поэзию не люблю! А там восемь толстенных книжищ!

— Нда-а-а, не срамница, — вынуждена была признать бабушка. — Дурища!

— А именно пятый трактат почему упомянула? — утирая выступившие слёзы, спросила Аннушка.

Ольга плечами пожала и заговорила тоном обиженной девочки:

— Ну меня Николай Дементьевич спросил, что из трудов сего достойного поэта меня больше привлекло, первый трактат или третий.

Аннушка подумала, что генерал всё-таки молодец, пытался выправить разговор на более-менее пристойные рельсы. Первый трактат – это сборник песен о любви вообще: и к миру, и к родине, и к родителям. Там действительно есть очень красивые и возвышенные произведения, которые даже детям можно и нужно читать. А третий трактат — это любовная лирика, детям, конечно, не почитаешь, но юным романтично настроенным девам — вполне.

Ольга между тем продолжала:

— Я подумала, что он только их хорошо знает, и назвала наобум пятый, чтобы отстал, но оказалось, что пятый он тоже знает… И когда генерал про него услышал, то прилип пуще прежнего! Говорю же, как репей! «Ах как смело!», «Ах, а какая песнь в пятом томе вам больше всего по душе? Восьмая?». Это, кстати, он хорошо сказал. Ведь если есть восьмая, то и первые семь до неё тоже есть! Это я быстро сообразила. Поэтому назвала четвёртую. Или третью…

— Седьмую она назвала, — качая головой, сообщила бабушка.

Аннушка прыснула и прижала ладони к пылающим щекам.

— Ну что такого-то? — в очередной раз вопросила Ольга.

— Судя по твоей реакции, ты поэзию любишь, отсутствием любопытства не страдаешь и с творчеством Ратисьяны знакома, — задумчиво-одобрительно протянула бабушка, обращаясь к старшей внучке.

— Ну, я и творчество Ватаки Оджаса стороной не обошла, — потупилась Аннушка, скрывая смущение и прыгающие в глазах смешинки.

— Это да, — согласилась бабушка. — Ты у меня начитанная… С тобой и без Ратисьяны есть что обсудить…

— Да объяснишь ты мне, наконец, что я такого ужасного сделала-то? — надула губы Ольга и захлопала повлажневшими ресницами.

Аннушка озабоченно нахмурилась.

— Да сунь ты ей книжку! Перед свадьбой полезно! — махнула рукой бабушка. — Только, пожалуй, начни со второго трактата, затем четвёртый подсунь. А пятый она потом, сама как-нибудь после замужества почитает. Если захочет.

— Пойдём в библиотеку, — со вздохом сказала сестре Аннушка. — Книжки оттуда возьмём. Там Ратисьяна тоже есть. Не в таком шикарном переплёте, как у отца в кабинете, но перевод хороший… Только обложку мы обернём. И ты пообещай ни родителям, ни брату на глаза не попадаться.

— Обещаю! — торжественно произнесла Ольга, и за окном, словно подтверждая серьёзность момента, полыхнула первая молния.

Глава 48. Неприятие чужих советов

Михаил устроился в малой гостиной. В первые минуты после ареста друга и отъезда судьи Михаилу хотелось куда-то побежать, взять кого-то за грудки и вытрясти правду. Остановило только одно: он категорически не понимал, куда бежать и кого трясти. Потом плавно пришло осознание, что об аресте Вячеслава необходимо сообщить в Специальный комитет при особе Его Императорского Величества и сделать это нужно как можно скорее. Пришлось брать перо и бумагу.

Составлять документы в кабинете не хотелось — перед мысленным взором сразу появлялся Фёдор Николаевич, его слова, гримасы и ужимки, и писать что-то связное и осмысленное сразу становилось невозможно. В гостиной сосредоточиться было проще, а сосредоточиться было чрезвычайно важно, когда пишешь то, что рано или поздно прочтёт сам Ромадановский, без сосредоточенности нельзя. Михаил свёл брови и тяжело вздохнул, как наяву услышав бархатный голос Леонтия Афанасьевича: «Формулировки, мальчик! Учись говорить точно. С твоим даром — это нужно не для того, чтобы барышням пыль в глаза пускать, для тебя — это жизненная необходимость!»

Как давно это было! Полтора десятка лет назад? Скорее два, или чуть меньше. Князь Ромадановский встретился Михаилу, когда тот ещё и года в Моштиграде не прожил. Первый раз они столкнулись, кажется, в тотализаторе на петушиных боях. Михаил потёр недавно пострадавшую от пернатого драчуна ногу. Да, у кузнецова петуха явно был шанс добиться некоторых успехов на ринге.