Неудачная дочь (СИ)

— Я — молодая госпожа! Я же испорчу руки, если буду стирать! — восклицала она недовольно, вскидывая руки над грязным бельём и перебрасывая часть своего задания прачкам, что работали рядом.

— Я — знатная девушка! У меня появятся мозоли, если я буду столько работать этой вашей колотушкой, выбивая пыль! Да ещё и надышусь всякой гадостью! — кричала она воспитательнице, и работала так небрежно, что за ней всё переделывали.

Генриетта, всё чаще и чаще, стала ныть по утрам, когда её будили. Наступил день, и девушка, однажды, настолько осмелела, что пинками прогнала слишком настойчивую служанку, которая утром пришла за ней и снова улеглась в постель — досыпать.

После этой выходки, воспитательница Камилла, хоть и имела полномочия от аштуга для справедливого и разумного наказания подопечной, всё же не решилась на это. Кто знает, что именно аштуг сочтёт справедливым и разумным, как бы самой не пострадать. Она подробно изложила в письменном виде все прегрешения Генриетты и отправила Хилберту гонца с письмом — подробным докладом о поведении его младшей сестры.

Девушка не сразу узнала об этом донесении, поэтому для неё внезапный приезд старшего брата стал полной неожиданностью.

Когда служанка сообщила ей о нём, в душе девушки всколыхнулись самые разные чувства. В этот раз, она не смогла сразу понять: рада она визиту брата или нет? С одной стороны, противное однообразие, текущих в скучной и неприятной работе, дней и постоянная скука измотали её, хотелось каких-нибудь перемен любой ценой. С другой стороны, ей было непередаваемо страшно идти к брату в кабинет, когда её вызвали, даже, колени немного дрожали и подгибались.

— Я получил письмо от твоей воспитательницы, госпожи Камиллы. Она жалуется, что твоё поведение сильно испортилось в последнее время, — брат даже не обнял её, как обычно, когда они до этого долго не виделись.

Генриетта исподлобья, с опаской смотрела на огромного сильного мужчину перед собой. В его ровном холодном тоне были отчётливо слышны лишь сухие, жесткие нотки, ни капли тепла. Девушка невольно с грустью подумала о том, что Хилберт явно больше не считает её своей милой маленькой сестричкой. Они и раньше никогда не были настолько близки, чтобы обо всём на свете разговаривать по душам, но, всё же, Генриетта всегда ощущала искреннюю заботу и надёжную защиту старшего брата. Сейчас это привычное родное ощущение рядом с Хилбертом совсем исчезло. Девушка поняла, что она лишь боится его.

— Я назначил госпожу Камиллу следить, чтобы ты строго выполняла предписанный мною режим дня. Она пишет, что ты стала грубо нарушать его. Это так? — немного повышенный на последнем вопросе тон брата не предвещал Генриетте ничего хорошего.

Она вдруг поняла, что брат приехал только из-за этого письма Камиллы, о котором он говорит, а не для того, чтобы навестить её и, возможно, отменить наказание изгнанием, вернуть сестру в столицу. Генриетта с ужасом осознала, что сейчас брат беспристрастно выяснит все обстоятельства, при необходимости, допросив каждого служащего в поместье, чтобы увидеть неискажённую картину событий. А потом… Её же могут снова выпороть! Бедная попа запекла огнём, предчувствуя неприятности и требуя немедленного спасения.

Генриетта упала перед братом на колени и горько заплакала, запричитав, сквозь слёзы:

— Мне неудобно говорить об этом с мужчиной, но бывают дни, когда девушке нужно полежать в постели дольше, не объясняя причин всем подряд!

Симулировать рыдания Генриетте не было необходимости, страх перед возможным наказанием легко вызывал крупные слёзы, которые одна за другой катились по её побледневшим щекам.

— В такие дни мне, как и другим девушкам, трудно сдерживать капризы. И любая работа кажется непосильной… — она жалко вытирала покрасневший носик рукавом платья и громко всхлипывала после каждого обрывка фразы, — У меня нет мамы… чтобы я могла поговорить с ней… чтобы пожаловаться… чтобы она посоветовала, как правильно себя вести. А ты… ты, Хилберт, злой! Я теперь страшно боюсь тебя! Ты совсем меня не любишь! Я осталась совсем-совсем одна на этом свете!

Хилберт, когда ненадолго сорвался со службы и мчался в поместье, ему одному известными короткими тропами, был решительно настроен снова хорошенько выпороть сестру, чтобы окончательно сломить её вздорный характер и сделать, наконец, послушной. Но слезливые причитания младшей вдруг открыли ему глаза на происходящее совсем с иной стороны. Мужчина почувствовал себя не в своей тарелке. Действительно, без матери девочка росла… Он поднял Генриетту с колен и неловко прижал к себе, грубовато поглаживая сестру по вздрагивающей спине.

Генриетта замерла, опасаясь испортить момент, понимая, что эти мгновения решают, насколько серьёзным будет её наказание за капризы и неподчинение новым правилам существования.

— Малышка, я знаю, что суров с тобой. Но это для твоей же пользы, — глухо проговорил ей в макушку Хилберт.

Генриетта никакой своей пользы в розгах, полосующих её зад решительно не видела, но благоразумно промолчала об этом, лишь тяжко вздыхая в грудь Хилберту.