— Он прав, — шепчет Лина мне на ухо; мы с ней так и не расцепили рук, — Тебе лучше пока не показываться Глебу на глаза. Да и вообще… не светиться перед всеми, — и она передвигает меня за свою спину, — здесь его царство, — цедит фея, пристально глядя на Глеба, — и его порядки. Здесь ты уязвима.
Тем временем Глеб начинает зачитывать имена, в числе которых я с удивлением обнаруживаю участников коалиции против него самого… и ещё с десяток людей, смутно знакомых с четырнадцатого и других этажей. Все эти сотрудники теперь стоят в центре зала и напряженно смотрят на Глеба.
— Я хочу, чтобы вы все их запомнили, — громко и четко произносит Глеб, обводя взглядом остальных людей, стоящих по периметру зала, — Общение с ними отныне влечет за собой увольнение из компании. Без объяснений причин, — холодно и грозно заканчивает Бондарёв; люди в центре начинают взволнованно шевелиться, а в зале наступает тотальная тишина, — Штат охраны отныне увеличен. Правила и распорядки внутри компании — ужесточены. Это не шутка и не новогодний розыгрыш. Если кто-то из тех, кто НЕ стоит сейчас в центре зала, будет замечен в переписке или в «дружеской посиделке» рядом с
После его слов тишина в зале становится гробовой… А через несколько секунд…
Неспешные громкие хлопки раздаются откуда-то сбоку: я поворачиваю голову и с удивлением обнаруживаю Станиславу Петровну, смотрящую на Глеба с одобрением и лёгкой насмешкой. Она размеренно хлопает ему, ничуть не парясь от того факта, что делает это в одиночку. Вот только… ещё через несколько секунд её хлопки поддерживает кто-то с противоположной стороны зала. Затем они слышатся со стороны входа. А через половину минуты аплодируют уже все сотрудники, стоящие по периметру зала — и на этот раз хлопки не сопровождаются смешками, свистом или улюлюканьем.
Это была поддержка профессионалов. Поддержка, которую они выказывали своему лидеру.
Я перевожу взволнованный взгляд на сцену.
— Благодарю. Я рад, что у меня столько единомышленников. Уверен, мы станем отличной командой, — совершенно серьёзно и уже совсем другим, рабочим, тоном, говорит Глеб, — А теперь я попрошу охрану вывести из зала тех людей, что стоят в центре.
И всех заговорщиков выводят из банкетного зала под гробовое молчание. На их лицах написан испуг и недоверие. Они всё ещё не могут поверить, что все это происходит с ними…
В канун нового года.
— А теперь — музыку, — с лёгкой усмешкой произносит Глеб, как только двери за «нежелательными лицами» плотно закрываются.
И из колонок тут же раздаются первые аккорды какой-то приятной праздничной композиции, а двери служебных помещений распахиваются, впуская в зал официантов с подносами, полными вкуснейшей закуски.
— С праздником, коллеги, — говорит Глеб свои последние слова в микрофон и спокойно спускается со сцены.
Ему салютуют бокалами, и банкетный зал наполняется праздничным гомоном: громкими поздравлениями, смехом (пусть и немного нервным), звоном бокалов. Я чувствую это оживление — чувствую всем своим телом: люди начинают потихоньку расслабляться и искренне веселятся, сбросив напряжение последних пятнадцати минут.
— Пойдём к ребятам, — отыскав глазами Бесова и Макса, предлагает Лина и уже ведёт меня к ним, как останавливается посреди зала.
Прямо к нам, рассекая толпу, словно ледокол — замерзшие воды северного ледовитого океана, уверенной походкой шел Глеб. Ладно, вру сама себе — люди сами перед ним расступались, поздравляя его с отличной речью или просто желая ему счастливого нового года.
Бондарёв останавливается прямо передо мной, недоверчиво глядя на моё платье.
— Что это? — хмурится он, даже не пытаясь скрыть своего недовольства.
— Это Вера Вонг, Глеб. Последняя коллекция, — не отступая от меня ни на шаг, произносит Лина.
— Почему на тебе ЭТО платье? — он смотрит в мои глаза, и я вижу в его взгляде всё…
Внутренний подъём от своей победы; гордость, граничащую с самолюбованием, появившуюся после поддержки сотрудников компании; уверенность в себе.
Тотальную уверенность в себе.
— Потому что я его выбрала, — отвечаю спокойно и вижу, как ко мне направляется блондин.