До недавнего времени историки могли только гадать о том, что думали советские политики и военные о термоядерной войне и гонке ядерных вооружений. Американские аналитики предполагали, что угроза ядерной войны оказывала на советское руководство сдерживающее влияние, побуждала его вести себя осторожнее{501}
. В действительности, как показывают рассекреченные советские документы, все было наоборот. Американская «доктрина сдерживания», построенная на стратегическом превосходстве США, была воспринята советскими лидерами как вызов. В Кремле видели лишь два сценария — пойти на уступки или дать асимметричный отпор{502}. Никита Сергеевич Хрущев, по характеру человек азартный и решительный, не колебался в выборе. Его ответом на американское стратегическое превосходство стал ядерный блеф, балансирование на грани войны. Ракетно-ядерное оружие стало для Хрущева последним аргументом в переговорах с «империалистами». А единственно возможной обстановкой для таких переговоров Хрущев считал нажим и нагнетание международной напряженности. Действия Хрущева на международной арене в 1958-1963 гг. граничили с авантюризмом и по степени риска превзошли действия Сталина и других советских лидеров за все годы холодной войны.Бомба и догма
Сталин умер на заре термоядерной революции. К началу 1953 г. советский военно-промышленный комплекс произвел несколько типов советских атомных бомб, испытал ракеты средней дальности и крылатую ракету и построил вокруг Москвы и в Прибалтике систему противовоздушной обороны (ПВО). Шло строительство атомных подводных лодок, подготавливалась к испытанию первая водородная бомба. Но это было лишь начало. Как вспоминал потом ветеран советской ядерной программы Виктор Борисович Адамский, последующие десять лет, с 1953-го по 1962-й, станут «самыми продуктивными в развитии термоядерных вооружений»{503}
.Пока был жив Сталин, атомные разработки были засекречены настолько, что не обсуждались даже на Политбюро. Информация о ходе атомных разработок и испытаниях, проводимых в СССР, была доступна крайне узкому кругу лиц, куда входили сам Сталин, Берия, министр обороны Булганин и несколько высших военных чинов{504}
. И вдруг в июле 1953 г., на пленуме ЦК КПСС, советская атомная программа оказалась в центре обсуждения в связи с «делом Берии». Члены ЦК узнали о предстоящем испытании «слойки», водородно-литиевой бомбы, созданной в атомной лаборатории «Арзамас-16» (Саров) по расчетам физиков Андрея Дмитриевича Сахарова и Виталия Лазаревича Гинзбурга. Маленков и один из руководителей советского ядерного проекта, Авраамий Завенягин, заявили делегатам пленума, что Берия якобы скрыл от правительства и Президиума ЦК подготовку к испытаниям. Вместе с тем Завенягин с гордостью рапортовал: «Американцы… по распоряжению Трумэна начали работу по водородной бомбе. Наш народ и наша страна не лыком шиты, мы тоже взялись за это дело, и мы думаем, что не отстали от американцев. Водородная бомба в десятки раз сильнее обычной атомной бомбы, и взрыв ее будет означать ликвидацию второй монополии американцев, т. е. будет важнейшим событием в мировой политике»{505}.Успешное испытание первой советской водородной бомбы, проведенное 12 августа 1953 г., сильно повысило настроение советским руководителям. Они даже поверили — как скоро выяснится, напрасно — что Советский Союз захватил лидерство в ядерной гонке. Хрущев с воодушевлением вспоминал: «Никто, кроме нас — ни американцы, ни англичане, — не обладали такой бомбой. Эта мысль меня переполняла…» Физик Сахаров стал любимцем советских правителей. Постановлением Президиума Совета министров СССР от 20 ноября 1953 г. перед учеными и конструкторами ставилась задача довести мощность водородной бомбы до одной-двух мегатонн и создать под этот заряд огромную межконтинентальную баллистическую ракету. Разработка этой ракеты поручалась «фирме Королева» — гигантскому ракетостроительному комплексу, созданному при Сталине. Главный конструктор этого комплекса Сергей Павлович Королев обещал завершить испытания ракеты к концу 1957 г.{506}