Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

В ходе всех международных событий, о которых шла речь выше, Брежнев присутствовал на заседаниях Политбюро, но, как правило, избегал высказывать свою точку зрения, особенно с тех случаях, когда мнения расходились. Новый руководитель КПСС понимал, что по части жизненного опыта, знаний, энергии и силы характера ему далеко до Сталина и даже до Хрущева. Брежнев был одним из тех многих партийных функционеров, которые стремительно выдвинулись на руководящие должности благодаря уничтожению «старых большевиков» и кадровой ротации в годы Великой Отечественной. Леонид Ильич был очень практичным и сметливым человеком, но образование имел скудное, а социальный кругозор — ограниченный. Как и многие молодые коммунисты 1930-х гг., он завел себе привычку вести дневник, чтобы повышать свой интеллектуальный уровень. Страницы этого дневника еще ждут своих комментаторов и представляют ценнейший исторический документ. Но отрывки из них, опубликованные российским историком Дмитрием Волкогоновым, указывают на отсутствие у его автора интеллектуальных и духовных запросов. Судя по этим фрагментам, Брежнев описывал главным образом повседневные и банальные события своей личной жизни^{755}.

В своих работах Волкогонов представил Брежнева как самого серого и примитивного из всех советских руководителей. Он считал, что Брежнев — «сугубо одномерный человек с психологией партийного бюрократа средней руки, тщеславен, осторожен, консервативен»^{756}. Люди, знавшие Брежнева по военной службе, невысоко его ставили и не видели в нем способностей к руководству. Один из армейских товарищей Брежнева сказал о нем: «Леня есть Леня, на какую должность его ни поставь»^{757}.

Брежнев, вознесенный после падения Хрущева на пост первого человека в партии, многими считался временной фигурой и постоянно нуждался в психологической поддержке. Генсек жаловался своему помощнику по международным делам Андрею Михайловичу Александрову-Агентову на то, что международный кругозор у него так и остался на уровне какого-нибудь секретаря райкома. «Никогда я с этой чертовой внешней политикой дела не имел и совсем в ней не разбираюсь»^{758}. Помощник Брежнева Георгий Аркадьевич Арбатов вспоминал, что Брежнев очень слабо разбирался в вопросах марксистско-ленинской теории и остро переживал по этому поводу. «Он думал, что не может себе позволить сделать что-то "немарксистское", ведь на него смотрит вся партия, весь мир»^{759}. Можно было ожидать, что человек из такой социальной среды и с таким кругозором, как у Брежнева, присоединится к ортодоксам, сторонникам жесткого курса, не станет предпринимать ничего, что могло бы возбудить недовольство в рядах консервативной партийной номенклатуры. Поначалу казалось, что он так себя и вел. Поэтому большое удивление вызывает то, что впоследствии Брежнев стал главным проводником политики разрядки в советском руководстве. Этому способствовали некоторые аспекты его личных воззрений и склада характера.

Известный британский славист Исайя Берлин в своей работе о русских мыслителях предложил поделить их на «лис» и «ежей»: «лиса» знает много разных истин, а «еж» знает что-то одно, но самое важное. Брежнев мыслителем не был, но когда речь заходила о внешней политике, то тут он был безусловный «еж». Он был убежден в одной простой истине: нужно избежать войны во что бы то ни стало. Во время встреч с главами зарубежных государств Брежнев неоднократно делился с ними одним воспоминанием — о разговоре с отцом, рабочим сталелитейного завода, который состоялся в самом начале Второй мировой войны. Когда Гитлер захватил Чехословакию, Польшу и Францию, отец спросил его: «Какая гора самая высокая в мире?» «Эверест», — ответил Брежнев. Затем отец спросил его о высоте Эйфелевой башни. «Около трехсот метров», — ответил сын. Тогда отец сказал Брежневу, что нужно башню такой же высоты поставить на вершину Эвереста, а на ней, как на виселице, повесить Гитлера со своими дружками — пусть все видят. Брежнев решил, что отец бредит. Но затем Гитлер напал на Советский Союз. После окончания войны Нюрнбергский суд вынес свой приговор пленным нацистским вождям, и некоторые из них были повешены. Оказалось, что отец Брежнева предсказал их конец. Эта история поразила Леонида Ильича до глубины души и повлияла на его восприятие мира, политические установки, более того — на всю его международную деятельность. Переводчик Брежнева Виктор Суходрев слышал эту историю так часто, что стал называть ее Нагорной проповедью. Когда состоялась первая встреча Брежнева с президентом Ричардом Никсоном, советский генсек предложил ему заключить соглашение (своего рода мирный пакт), направленное против любой третьей стороны, предпринимающей агрессивные действия. Американцы расценили это предложение как неуклюжую попытку сговора между двумя сверхдержавами с целью подорвать НАТО и другие созданные США союзы. Они и представить себе не могли, что речь идет не о каких-то хитроумных происках Политбюро, а о личной мечте генерального секретаря^{760}.