Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

Советские военные были единственными, кто открыто возражал против планируемого ввода войск. Перед началом заседания Политбюро по афганскому вопросу во время неофициального обмена мнениями начальник Генерального штаба маршал Николай Огарков высказал вслух Брежневу и членам триумвирата свои замечания, а также замечания своих коллег. Он ссылался на возможные трудности, подстерегающие советские войска в незнакомой и тяжелой обстановке, и еще раз напомнил партийным руководителям о том, что опасения, связанные с враждебной деятельностью американцев в этом регионе, неосновательны. Однако Устинов был в натянутых отношениях с Огарковым и резко осадил его: «Вы что, будете учить Политбюро? Вам надлежит только выполнять приказания». Уже на самом заседании Политбюро Огарков снова попытался предупредить о серьезных последствиях ввода войск. «Мы настроим против себя весь мусульманский Восток и понесем политический ущерб в мире». На этот раз Андропов оборвал его: «Занимайтесь военными делами. Предоставьте принимать политические решения нам, партии и Леониду Ильичу». В тот день решение по Афганистану на Политбюро все же не было принято. Через два дня, 12 декабря, Андропову, Устинову и Громыко стало известно о том, что НАТО собирается разместить «Першинги» и крылатые ракеты в Европе. На этот раз члены Политбюро одобрили план Устинова — Андропова по «спасению» Афганистана: свергнуть Амина и одновременно ввести войска. Немощный Брежнев заметно волновался, когда ставил дрожащей рукой свою подпись на этом решении^{988}.

Официальному заявлению Москвы о том, что правительство в Кабуле само обратилось к Советскому Союзу с просьбой защитить его, никто не поверил, тем более что положение усугубилось из-за топорных действий сотрудников КГБ. Сначала они попытались отравить Амина, а после того, как яд не подействовал, бойцы спецназа взяли штурмом его дворец, устроив там бойню (некоторые из них погибли сами). Это был уже не гладкий, а кровавый переворот, и он вызвал яростную реакцию в США и возмущение во всем мире. Здание советско-американской разрядки, и без того находящееся в плачевном состоянии, рассыпалось в прах после санкций Картера. Свидетели из окружения генсека вспоминали, что он сильно переживал крах отношений с Вашингтоном и начал смутно сознавать, что ввод войск в Афганистан был грубейшей ошибкой. Александров-Агентов в воспоминаниях обронил любопытное свидетельство: однажды Брежнев обратился к Андропову и Устинову с упреком: «Ну и втянули вы меня в историю!»^{989}.

Карьера Брежнева как международного миротворца подошла к своему, весьма безрадостному, концу. Черняев записал в дневнике: «Думаю, что в истории России, даже при Сталине, не было еще такого периода, когда столь важные акции предпринимались без намека на малейшее согласование с кем-нибудь, совета, обсуждения, взвешивания — пусть в очень узком кругу. Все — пешки, бессловесно и безропотно наперед готовые признать правоту и необходимость любого решения, исходящего от одного лица — до чего, может быть, это лицо и не само додумалось (в данном случае — наверняка так!). Мы вступили уже в очень опасную для страны полосу маразма правящего верха, который не в состоянии даже оценить, что творит и зачем»^{990}. Черняев вместе с другими немногими свободомыслящими функционерами в центральном партаппарате надеялся на чудо, которое помогло бы Советскому Союзу пережить этот опасный период.

Глава 9. УХОД СТАРОЙ ГВАРДИИ, 1980-1987

Лимит наших интервенций за границей исчерпан.

Андропов, осень 1980

В начале 1980 г. казалось, что СССР и США вернулись к самым мрачным временам холодной войны: предыдущего десятилетия соглашений и переговоров словно и не бывало. Безудержная гонка вооружений, тайные операции спецслужб двух стран в разных уголках мира, жесткая пропагандистская война с обеих сторон — все это напоминало атмосферу последних лет правления Сталина. Республиканская администрация Рональда Рейгана стремилась отбросить советскую империю с ее восточноевропейских, азиатских, латиноамериканских и африканских форпостов, возвратившись к политике, провозглашаемой в свое время администрациями Трумэна и Эйзенхауэра. Многие аналитики на Западе предсказывали, что наступившее десятилетие будет временем опасных кризисов. Один из них даже написал, что «Советский Союз решится на ядерную войну, если поймет, что его империи что-то угрожает»^{991}.