Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

На следующий день все изменилось: за одну ночь все аргументы в пользу военного вторжения в буквальном смысле испарились. Первым, кто сказал вслух правду, был Устинов: кабульское руководство хочет, чтобы советские войска сражались против исламских фундаменталистов, при том что эту угрозу они создали сами своими радикальными реформами. Андропов уверял, что «мы можем удержать революцию в Афганистане только с помощью своих штыков, а это совершенно недопустимо для нас. Мы не можем пойти на такой риск». Громыко привел другой довод: «Все, что мы сделали за последние годы с таким трудом, в смысле разрядки международной напряженности, сокращения вооружений и многое другое, — все это будет отброшено назад. Конечно, Китаю будет этим самым преподнесен хороший подарок. Все неприсоединившиеся страны будут против нас. Одним словом, серьезные последствия ожидаются от такой акции». Кроме того, министр иностранных дел напомнил членам Политбюро, что из-за военного вторжения в Афганистан придется отменять саммит с Картером в Вене, а также визит президента Франции Жискара д'Эстена в СССР, намеченный на конец марта^{976}.

Откуда вдруг взялись рассудительность и реализм? Почему члены Политбюро так резко поменяли свое мнение? Очевидно, благодаря дополнительной информации, в частности телефонному разговору Косыгина с Тараки, который прояснил ситуацию в Афганистане. Однако определяющую роль, видимо, сыграло личное вмешательство Брежнева, а также позиция его помощника по международным делам Александрова-Агентова^{977}. Как выразился Громыко, Леонид Ильич стеной стоит за разрядку. Он был крайне заинтересован в том, чтобы наконец-то встретиться с Картером и подписать подготовленный Договор об ОСВ. В этой ситуации, как и весной 1972 г., генсек хотел избежать любых шагов, которые могли бы осложнить саммит с Картером и другие встречи с руководителями западных стран. Кроме того, Брежнев опасался любого военного вмешательства и считал, что на это можно пойти лишь в самую последнюю очередь, когда другие средства исчерпаны. Леонид Ильич присутствовал на втором и третьем заседании Политбюро по афганскому кризису и твердо выступил против военного вмешательства. После того как советский военный самолет доставил Тараки в Москву, Брежнев сообщил ему, что советские вооруженные силы не будут посланы в Афганистан. Афганскому лидеру была обещана дополнительная помощь для усиления афганской армии. Также СССР обещал оказать давление на Пакистан и Иран, чтобы те прекратили засылать в Афганистан радикальные исламские формирования со своей территории. Выслушав краткий ответ Тараки, Брежнев поднялся с места и вышел, давая понять, что вопрос исчерпан^{978}.

Однако решение не посылать войска в Афганистан было не таким твердым, как оно казалось вначале. Первоначальная паническая позиция членов триумвирата, боявшихся «потерять» Афганистан, грозила рецидивами. Иллюзорную задачу повести за собой Афганистан «по пути социалистических реформ» никто с повестки дня не снимал. Скорее наоборот. Члены комиссии Политбюро по Афганистану Громыко, Андропов, Устинов и Пономарев подтвердили эту задачу в своей записке в Политбюро вскоре после отъезда Тараки из Москвы. В результате материальные вложения СССР в кабульский режим увеличились, а число советских советников, в основном военных специалистов и сотрудников спецслужб, достигло приблизительно 4 тыс. человек^{979}.