Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

Советская разведывательная деятельность в США возобновилась только в 1947 г. и в значительно меньшем объеме, чем до провалов. Советская политическая разведка в США еще долго оставалась без ценной агентуры и опытных кадров, способных организовать разведывательную работу.

Но даже после предательства Гузенко и Бентли Сталин был осведомлен о резком ужесточении позиции Соединенных Штатов по отношению к СССР. Историк Владимир Печатнов выяснил, что советской разведке все-таки удалось раздобыть в Вашингтоне текст «длинной телеграммы» Кеннана. Кроме того, Сталин и Молотов не могли не понимать, во что может вылиться американо-британский союз с геополитической точки зрения: экономический потенциал Америки и ее атомная монополия в сочетании с военными базами Британской империи, расположенными по всему земному шару, — эта комбинация ставила Советский Союз в опасное окружение. И все же это не повлияло на внешнеполитическое поведение Сталина. Печатнов задается вопросом: понимал ли Сталин, «что его собственные действия порождают все большее противодействие». Вероятнее всего, нет^{204}.

Как заметил американский историк Джон Гэддис, влияние идеологизированных оценок сказалось и на экспансионистских предприятиях Сталина и на его убежденности, что эти предприятия сойдут ему с рук. Сталин полагал, что капиталистические державы, раздираемые противоречиями и несовместимыми интересами по поводу передела мира и ресурсов — в соответствии с ленинской теорией империализма, — не смогут надолго объединиться против Советского Союза. Давая оценку своим западным оппонентам, Сталин делал упор на «империалистическую» сущность их поведения. Члены лейбористского правительства в Лондоне, искавшие сотрудничества с США, проявляли, с точки зрения Сталина, позорную несамостоятельность и заслуживали презрения. Эрнест Бевин и Клемент Эттли, сказал он в ноябре 1945 г., «большие дураки, они находятся у власти в великой стране и не знают, что с ней делать. Они эмпирически ориентированы»^{205}. В отличие от Бевина, которого Сталин ни во что не ставил, к Черчиллю, матерому империалисту, вождь испытывал гамму чувств, от ненависти до уважения.

Сталин ожидал, что после войны обязательно начнется экономический кризис и противоречия между капиталистическими державами резко обострятся^{206}. К тому же сталинский экспансионизм был связан с внутренней политикой, а она заключалась в постоянной мобилизации сил народа для подготовки к будущей войне, разжигании русского шовинизма, использовании других форм национализма и в конечном счете в утверждении абсолютного культа вождя-спасителя.

Кремлевская политика «социалистического империализма» в 1945-1946 гг. нуждалась в подпитке и получала ее из неисчерпаемого резервуара националистических чувств и чаяний советских руководящих элит и даже широких, шовинистически настроенных масс населения.

Документы не позволяют определить, сознавал ли Сталин, что его осторожность и скрытность оказались тщетными, а тактика выкручивания рук на Балканах, в Турции и Иране обернулась нарастанием конфликта с западными державами. Для историков, однако, должно быть совершенно очевидно, что именно это поведение Сталина, наряду с советскими действиями в Германии, Польше, на Дальнем Востоке, помогло открыть дорогу холодной войне. Сталинская тактика в отношении Турции и Ирана способствовала началу тесного послевоенного сотрудничества Великобритании и Соединенных Штатов и кристаллизовала мнение американской политической верхушки о том, что необходимо оказать решительный отпор «советскому экспансионизму». Самоуверенность победителя, чувство непогрешимости и превосходства над своими западными партнерами сыграли со Сталиным нехорошую шутку. Вождь народов начал действовать за границей почти так же грубо, как он привык действовать у себя в стране, опираясь в решении территориальных и политических задач на силы советской армии, тайной полиции и послушных его воле деятелей. Что же касается дипломатических шагов и формирования благоприятного общественного мнения, то эти направления оказались катастрофически запущены — именно это предвидел и этого опасался М. М. Литвинов. Неспособный признать собственные ошибки на международной арене, Сталин продолжал их усугублять, пока напряжение между СССР и США не вылились в полномасштабную конфронтацию. Когда же конфликт стал очевиден, кремлевский вождь отказался отступать и предпочитал идти на обострения. Он истолковывал отношения с Западом в черно-белых категориях марксизма-ленинизма как исторически неизбежную схватку, где только перевес в грубой силе может принести успех и где нет ни постоянных друзей, ни верных партнеров и союзников. При таком мировоззрении Сталину ничего и не оставалось, кроме как встать на путь военной мобилизации всей мощи СССР и тех стран, которые попали под контроль Кремля.