— Да не, не буду я… — сказал он и, словно чтобы не дать мне больше вымолвить ни слова, поспешно вышел.
8
У женщины, заправлявшей вещевой лавкой на первом этаже, глаза были как у сонной кошки. Я зашёл к ней купить стирального порошка, когда только приехал в Ама, и она прямо на моих глазах выпила сырое яйцо. Больше я в ту лавку не ходил.
Я пошёл на рынок Санва за мылом, лезвиями для бритвы и другими мелочами. Даже отшельнику без вещей такого рода не обойтись. Произошло это, когда я, сделав покупки, уже собрался выйти с рынка и направиться домой. Ая стояла под навесом крыши и как раз раскрывала зонт. Я не видел её уже несколько дней. Она вышла на улицу, но пошла не в сторону дома, а в противоположную, и свернула в пустынный переулок, который вёл к станции Амагасаки линии Хансин. Я смотрел ей вслед. Без единой мысли в голове раскрыл зонт и пошёл за ней, ни на секунду не отрывая от неё глаз. Вскоре сердце забилось быстрее — наверное, я начал понимать, что иначе как «преследованием» мои действия не назовёшь. Я смотрел на красный зонт с ярким цветочным узором, на разметавшиеся по плечам чёрные волосы. Пройдя один квартал, Ая свернула налево. Мне неистово захотелось пуститься бегом, но я удержался и продолжал идти шагом. Дошёл до угла переулка, в который она свернула, посмотрел влево. Но её не увидел.
Я дошёл до центрального рынка Амагасаки, купил в канцелярской лавке набор пастели из двенадцати цветов и альбом для рисования, затем вернулся домой. Хозяйка лавки взглянула на мой пакет с покупками всё теми же глазами сонной кошки.
То, как я без единой мысли в голове пошёл за девушкой. Как у меня забилось сердце. И ещё ощущение пустоты в тот миг, когда я потерял её из виду… Наверное, пустота возникла как раз в том месте моего сердца, где рождаются слова. Я подумал, не пришло ли время уезжать и отсюда. Подумал об этом без всякой на то причины и сел разделывать требуху. За окном нескончаемой дробью стучал дождь.
Пришла тётушка Сэйко.
— Льёт и льёт, а? — сказала она. Я удивился. Такие любезности прямо с порога я слышал от неё впервые.
— В дождь всегда настроение — дрянь, — добавила она.
«Вода небес любви подобна», — вспомнил я почему-то строку из стихотворения Накано Сигэхару.[23]
Я прожил столько лет, всё ещё не зная слов вроде любви или, скажем, привязанности, но голова у меня, тем не менее, была до отказа набита чужими рацеями на эти темы.— Помнишь, ты сказал, что тебе моя песня понравилась?
— А, да… Вы уж простите за вольность.
— Ничего, ничего.
Я вдруг почувствовал, что от тётушки немного пахнет алкоголем.
— Забыть не могу, как ты согласился тогда сходить вместо меня… Даже глазом не моргнул!
— Да хватит вам, честное слово…
— Ведь если чего не так, на тебе бы места живого не оставили!
— Да уж…
— Из-за каких-то грошей… Спасибо тебе, честное слово, спасибо.
— Я, знаете, трус такой, перепугался — стыд сказать.
— Ну и что?! Да на твоём месте любой бы перепугался! Думаешь, мне, что ли, не страшно? Ещё как страшно, вот я тебя и попросила. И спасибо, что не подвёл.
— Да что вы, ну…
— Не хотела я тебя на такое посылать. Кого другого — ладно, но не тебя… Слушай, можно я у тебя тут ещё попою, а?
Я удивился.
— Если не помешаю, конечно…
— Нет, нет, нисколько.
Я представил себе, как тётушка Сэйко сидела дома, как с полудня выпивала под дробь дождя. И как, не находя себе места, пришла, в конце концов, сюда. Задница, очевидно, маслянилась не только у меня.
— В провинции Ига[24]
так поют, — сказала она. — Родилась я там.— Интересная песня.
— Интересная, а? Глядишь, я вон тоже в девяносто девять замуж выйду. Что скажешь?
— А-ха-ха, — громко рассмеялся я. Но не прервал работу ни на секунду — не такой я дурак. Я прекрасно понимал, что этого она мне не спустит — ни пьяная, ни трезвая.
— Ну, чего ты так смотришь?