Неудобная правда. Часть третья

Вскоре после оглашения приговора в тюремную камеру вразвалку, вальяжно вошёл палач Анри Сансон. Усадив приговорённую к смерти на грубо сколоченный табурет, он ловкими движениями стал срезать с её головы пышные волосы, при этом неспешно ведя односторонний диалог с замкнувшейся в мыслях королевой, старающейся не обращать на его слова своё внимание.

– Ваше Величество, волосы я, как заслуженный трофей, забираю себе. Мне они необходимы для некоторых моих, так сказать, ритуалов. Ха-ха-ха, – рассмеялся он низким хриплым голосом. – И да, не вините судьбу, сударыня. Всё вышло именно так потому, что ваш муж оказался тряпкой, но никак не лидером нации, и уж тем более он не был праведником. Считайте, что вам просто не повезло! Да вы и сами, честно говоря, много глупостей позволили себе сделать.

И, Ваше Величество, что уж пенять на судьбу? Вам, впрочем, как и вашему супругу, можно сказать, подфартило, – издевательским тоном, искоса поглядывая на несчастную королеву, монотонно бурчал не скрывающий радости Сансон.

– Всё познаётся в сравнении, – аккуратно запихивая волосы жертвы в грязный мешок, приговаривал палач, – всё в сравнении. Вот возьмём, к примеру, ваших двух подружек-фавориток, с которыми у вас, судя по грязным слухам, имела место быть противоестественная любовь.

Вернёмся на год назад, в начало, так сказать, буйного кровавого времени, когда вы в окне вашей темницы могли лицезреть насаженную на пику очаровательную головку несравненной маркизы Марии-Терезы-Луизы де Ламбаль.

Шарль-Анри вышел из-за спины женщины и впился в неё колючим взглядом.

– Вы ведь о подробностях казни вашей любимицы не осведомлены, не правда ли? – ехидно усмехнулся наслаждающийся превосходством своего положения подлец. – Так я, несомненно, считаю это серьёзным упущением: ничто в государстве не должно быть скрыто от пусть и низложенной, но всё же королевы.

Он положил тяжёлую мозолистую руку на остриженную голову женщины и принялся поглаживать, подобно тому как любящий отец ласкает маленькую дочь, рассказывая ей интересную сказку. Короткие волосы сопротивлялись, издавая противный шуршащий звук, каждое движение руки негодяя отдавалось в голове Марии-Антуанетты крупной дрожью, всё тело покрылось мурашками. Находящийся рядом с ней наглый мужлан, наделённый вновь избранной властью неограниченными полномочиями в том, что касается издевательств над приговорёнными к смерти, вызывал чувство глубокого омерзения. Хотелось сжаться в комок, исчезнуть, раствориться в мерзком спёртом воздухе помещения.

– Какая же вы хорошенькая, – нарочито громко глотая слюни, продолжал издеваться убийца. – Я расскажу вам, будущий труп, – перебирая толстыми пальцами, постукивал он по маленьким ушам оцепеневшей женщины, – о том, что случилось с очаровательной маркизой, во всех подробностях, чтобы вы, исходя из моего повествования о её мучительной кончине, смогли оценить лёгкость своей сегодняшней смерти.

Мария-Антуаннета, не имеющая возможности сопротивляться, находящаяся в полной власти начисто лишённого зачатков человечности изувера, усилием воли заставила себя закрыть глаза и изо всех сил пыталась не слышать хриплый голос мучителя, что, впрочем, никак не мешало последнему куражиться над беззащитной вдовой.

– Так вот, будущее дитя смерти, слушайте, пока ещё вы в состоянии слышать, – хмыкнул он и начал свой рассказ.

– В начале сентября прошлого года бешеная толпа, успевшая к этому моменту напитаться убийствами заключённых тюрьмы «Ла Форс», выволокла из камеры бедняжку маркизу – которая и просидела-то в заключении всего-ничего, меньше месяца, – и стала чинить над ней самосуд, призывая её признать идеи революции верными, и прилюдно осыпать проклятьями вашу королевскую семью. Де Ламбаль, несмотря на хрупкое телосложение, оказалась женщиной с поистине железным стержнем внутри, она присягнула идеям революции, но вот вашу семью, королева, проклинать почему-то наотрез отказалась, обрекая себя тем самым на лютую смерть. Одержимая безумством свора, похожая на стаю противно визжащих, зло грызущихся между собой гиен, тут же накинулась на неё. Подобно тряпичной кукле, схватив за руки и ноги, поволокла потерявшая разум толпа Марию-Терезу по пыльной дороге, топча, избивая, вырывая волосы, с диким хохотом плюя ей в лицо. Потерявшую сознание маркизу долго пинали, пытаясь привести в чувство, разорвали на ней одежду, по очереди грубо, с особой жестокостью насиловали под одобрительные крики озверевших самок, не стесняясь друг друга, мочились на находящуюся душой между небом и землёй полумёртвую женщину, истово отплясывали вокруг неё дикие танцы. Наконец убили, но продолжали колотить бездыханное тело увесистыми дубинами. Освободившаяся от телесных оков душа поднялась ввысь и смотрела сверху на то, как отрезают груди, вспарывают живот, достают кишки и при этом веселятся, словно черти в аду. Долго продолжалась безумная зверская вакханалия, по завершении которой жертве отрезали голову.