«Неудобное» искусство: судьбы художников, художественных коллекций и закон. Том 1

Предварительное обвинительное заключение против него было составлено 17 июня. В конце месяца в наручниках, в тюремном фургоне его доставили в Версаль для краткого допроса, а затем вернули обратно в тюрьму. Знакомый Курбе, англичанин Роберт Рид, попытался помочь художнику, напечатав 26 июня в «Таймс»: «Г-н, руководивший упомянутыми операциями, бывший министр (?) древностей и изящных искусств Коммуны, ныне ожидающий суда в Версале, передал мне для публикации нижеследующее письмо с ответом английской прессе, обвиняющей его в том, что он лично уничтожил несколько произведений искусства в Лувре.

Он собственноручно вручил мне это письмо в Ратуше в утро вторжения версальских войск в Париж: „20 мая 1871 года. Я не только не уничтожал никаких произведений искусства в Лувре, но, напротив, руководил сбором и возвратом на свои места в этот музей всех произведений, разбросанных по различным министерствам и зданиям столицы… Меня обвиняют в разрушении Вандомской колонны, хотя факты говорят, что Декрет о сносе ее был принят 14 апреля[13], тогда как меня избрали в Коммуну 20-го, неделей позднее. Я горячо настаивал на сохранении барельефов, предлагая устроить из них музей во дворе Дома инвалидов… Г. Курбе“»[14].

В июне друзья порекомендовали художнику адвоката Лашо, для которого Курбе приготовил обширные записки как основу для действий защиты. А чуть позже власти уведомили его, что в конце июня он предстанет перед третьим военным судом первого военного округа в Версале. Окончательное обвинительное заключение было составлено 25 июля 1871 года мсье де Плане, одним из секретарей суда.

Следует признать, что в целом этот документ излагал обстоятельства дела довольно объективно. В нем указывалось, что Курбе голосовал против создания экстремистского Комитета общественного спасения, занимался главным образом сохранением предметов искусства, не был членом Коммуны во время подписания декрета о сносе Вандомской колонны и, наконец, требовал разобрать колонну, сохранив ее бронзу. Тем не менее на нем лежит ответственность за определенные действия. Ввиду этого «вышеназванный Гюстав Курбе должен предстать перед военным трибуналом за:

1. участие в восстании, имевшем целью изменить форму правления, и подстрекательство граждан к вооруженному выступлению друг против друга;

2. за узурпацию общественных функций;

3. за участие в разрушении общественного памятника – Вандомской колонны, помогая или присутствуя вместе с теми, кто подготовлял, проводил или осуществлял его решение»[15].

Предстоящий суд над художником вызвал громадный ажиотаж во французском обществе. Сестра Курбе – Зоэ (ее полное имя – Жанна Терез Зоэ Курбе-Реверди) писала одному из друзей художника: «Почти все высокопоставленные люди Франции и соседних стран запаслись местами [на суде]. Попасть в зал будет почти невозможно. Право [на вход] имеют одни свидетели. Мсье Лашо поручил нам обратиться ко всем подлинным друзьям моего брата, которые готовы ему помочь… Если Вы сможете приехать в Париж и помочь Гюставу, выступив в понедельник в Версале в качестве свидетеля защиты, Вы окажете нам огромную услугу»[16].

Курбе судили вместе с восемнадцатью другими членами Коммуны, и очередь до него дошла лишь 14 августа. Невзирая на шумиху, поднятую прессой, военный трибунал отнесся к Курбе на редкость уважительно.

Председательствовавший в заседании полковник Мерлен выразил сожаление, что такой талантливый художник впал в столь пагубное заблуждение.

В ответ на вопросы Мерлена Курбе вновь заявил, что вся его деятельность в период Коммуны была исключительно конструктивной. Он охранял национальное достояние, голосовал против экстремистского большинства, спасал художественные коллекции и пытался сохранить бронзовую облицовку Вандомской колонны.

Обвинение вызвало всего двух свидетелей, и ни один из них не дал показаний, изобличающих подсудимого. Мадемуазель Жерар подтвердила, что художник жил у нее с 6 января по 23 мая 1871 года. Она попросила его съехать с квартиры лишь потому, что не хотела, чтобы арест произошел в ее доме. Она также показала суду, что художник всегда вел себя весьма пристойно.