Неудобные люди

– В багажнике? В багаже самолета, наверное. – Настя улыбнулась. – В багаже.

– Да! В багаже. Вот, а папа сказал, что не возьмем, купим там.

– Ну что же, это хороший план. Уже не терпится, наверное, улететь?

– Да, – улыбнулся Дима. – Наверное.

– Почему наверное?

– Не знаю. Я же не знаю, что там. Никогда там не был. Только до школы был, но уже не помню.

– Не беспокойся, там замечательно.

– Вы были?

– Нет, но мне так кажется. В жизни часто приходится менять места. Иногда вот и дом.

– Я понимаю. Просто… Не знаю. Не только дом.

– Не только? – Настя сжимала пальцы.

– Просто… Еще я никогда не увижу вас?

– Ох, ну… – и разжимала, чтобы сжать снова. – Может быть, еще увидишь?

– Правда?

– Не знаю. Но… почему бы мне как-нибудь не слетать в Америку?

Дима улыбнулся, и Настя тоже, но обе улыбки были уголками вниз.

– Или вы, наверное, будете прилетать?

– Не знаю. У родителей тут нет. Никого. А бабушка умерла.

– Да. – Настя кивнула, и в этот момент легкий парковый ветер обдал ее шею холодом. – Бабушка. Как ты, скучаешь? Уже полегче?

– Угу. – Дима тоже закивал.

– А у мамы?

– У?

– У мамы есть родственники?

– Нет. Есть сестры. Но они ссорились. Не общаются вообще.

– Уф. Ну посмотрим, что-нибудь придумаем. Ты сначала улети, а потом уже будем решать проблему. Да?

– Вот, я вам принес… – Настя и не обратила внимание на папку в его руке.

– Что это?

– Это вы, – Дима улыбался, показывая Насте ее портрет – мозаичный, угловатый, контрастный. Лист, чуть намокший в уголке от вспотевшей взволнованной руки. Она не разбиралась в картинах, но Димину технику узнала бы всегда. Принимала портрет, напрягая скулы, загоняя слезы обратно под веки. Он отдал ей рисунок вместе с папкой: Мне другую купят. А вы с ней довезете лучше. – Да. Довезу лучше. Спасибо тебе. Дима.

Пройдя часовой круг по парку, они вернулись к калитке. Спиридонов-старший не выходил из «Кадиллака», но Настя знала, что уже пора. На прощанье хотела присесть, наклониться к Диме, как присаживалась и наклонялась к маленькому мальчику много лет назад, обнять и сказать что-то ободряющее. Но наклонился он, прижался к ее щеке своей шевелюрой, скрученной в тысячи маленьких торнадо.

И Настя подумала: как сильно и быстро всё меняется.

Она увидела:

1) легкую, полубесцветную пыль на его плечах, подсвеченную солнцем;

2) низколетящих, мерно гудящих шмелей;

3) в небольшом заборном проеме – подростков, вероятно, бегущих к промзоне, – пока Дима прижимал ее к себе. Два раза она попыталась разжать руки – свои, его, – но ничего не получалось, и она просто повисла на его плечах. А потом он отпустил – когда она думала, что этого уже не произойдет. «Кадиллак» уехал спокойно, ровно и уменьшался вдали тоже спокойно и ровно.

По дороге к своей машине, стоявшей с другой стороны вытянутого, изогнутого, как сами деревья, парка, Настя написала Кристине.

Вечером приедешь?

Да.

Что приготовить?

Что хочешь.

Хорошо

Ну можно рыбу

Как ты тогда делала

Зубатку?

Да

Хорошо)

Но мне покс

Ок.

Ок-ок, а сама улыбнулась.

* * *

Малик сложил растрепанные журналы неровной стопкой и отдал их в сестринскую. Его любимой медсестры не было, приняла у него кипу неприятная женщина, опрыснув Малика с ног до головы черным взглядом. Там же, в этой комнатке размером с шатер, со всегда включенным старым пыльным телевизором и покосившимся шкафом, он эти журналы и взял. Теперь они были ни к чему: он читал их сначала сам, затем – парнишке, замотанному в бинты как в саван, потому что сам тот читать еще не мог, да и вообще ему странным образом становилось хуже (за чтение вслух мать этого парнишки, странная суетящаяся женщина с пучком высохшей травы там, где обычно у людей волосы, была Малику благодарна). А теперь Малик выписывался. Сильно лучше ему не стало – всё еще давило в ребра, болела голова, но хоть больше не рвало и спали отеки, а таблетки убирали дрожь. Сказали, что такой радости не дождется – долечиваться за счет России. На ноги поставили – и иди, а то, может, тебе еще спину помассировать, а? Из службы миграции человек уже ждал у лифта. Вчера приходил, говорил, что дата депортации назначена, куплен билет. – За счет государства, – поджимал тот губы, узкие, бледные, игрушечные. – Не бойся, госконтракт с авиакомпаниями, много на таких, как вы, не тратим. Да не тратьте, и не просим.

Малик подошел к парню. Тот как обычно лежал, спеленутый, стесняющийся утки у кровати. Лежал, слегка улыбался и смотрел тоже с улыбкой, давно так на Малика не смотрели. Хороший парень – Макс. Ма^лик. И что-то такое толкающее внутри, крутящаяся спираль, как Млечный Путь, весь этот странный мир.

Он протянул руку. Парень ее пожал – старался покрепче, но ладонь быстро ослабела и начала выпадать из ладони Малика. Тот задержал ее, обхватив двумя руками.

– Выздоравливай.