Неугомонная

— О да, да, конечно, — сказала мать с непередаваемой иронией. — Мы все предатели: и я, и Моррис, и Ангус, и Сильвия. Маленькое гнездо предателей Великобритании в «СБД Лимитед». Лишь один из всех остался правдив и чист: Лукас Ромер. — Она посмотрела на него с презрением, в ее взгляде не было и следа жалости. — Наконец-то и у тебя плохи дела, Лукас. Признай это.

— Дела стали плохи после Перл-Харбора, — отозвался он со сдержанной ироничной улыбкой, словно наконец понял, что оказался бессилен, что полностью перестал владеть ситуацией. — Из-за японцев и Перл-Харбора все пошло кувырком.

— Тебе следовало оставить меня в покое, — сказала мать. — Тебе не нужно было меня преследовать — тогда и я бы не стала тебя беспокоить.

Лорд Мэнсфилд смотрел на нее, сбитый с толку. Это была первая отразившаяся на его лице подлинная эмоция, которую я заметила.

— О чем вообще ты говоришь?

Но мама уже не слушала. Она открыла свою сумочку и вынула оттуда обрез. Совсем небольшой, не длиннее двадцати пяти сантиметров, он выглядел как древний пистолет, какие были у разбойников с большой дороги. Она направила его в лицо Ромеру.

— Сэлли! — воскликнула я. — Прошу тебя…

— Я знаю, ты никаких глупостей не совершишь, — сказал Ромер, довольно спокойно. — Ты ведь очень умная, Ева. Убери оружие, так будет лучше.

Мать сделала шаг в его сторону и выпрямила руку, два тупых коротких ствола смотрели Ромеру прямо в лицо в полуметре от него. Теперь я заметила, что он слегка дрогнул.

— Мне просто хотелось узнать, что я почувствую, когда твоя жизнь окажется в моей власти, — пояснила мать. Она полностью владела собой. — Я бы с радостью убила тебя сейчас, с легкостью. Мне просто хотелось узнать, что я почувствую при этом. Ты и представить себе не можешь, насколько мысль о подобной перспективе поддерживала меня годы и годы. Я так долго ждала этого.

Она убрала обрез в сумочку, которую громко застегнула. Щелчок заставил Ромера чуть подпрыгнуть.

Он протянул руку к звонку на стене, нажал его, и неуклюжий нервный Петр материализовался в комнате, как мне показалось, уже через секунду.

— Эти люди уходят, — сказал Ромер.

Мы пошли к двери.

— Прощай, Лукас, — бросила мать на ходу, не оглядываясь. — Запомни этот вечер. Ты никогда больше меня не увидишь.

Когда мы обе выходили из комнаты, я, естественно, оглянулась. Ромер слегка повернулся и засунул руки в карманы пиджака, с силой оттянув их. Это было заметно по образовавшимся складкам и по изменившейся форме лацканов. Он наклонил голову и снова посмотрел на ковер на полу перед камином, как будто там была подсказка, что следовало теперь делать.

Мы сели в машину, я выглянула, чтобы бросить последний взгляд на три высоких окна. Становилось темно, окна отливали оранжево-желтым цветом, шторы еще не были задернуты.

— Сэл, я чуть не обалдела, когда увидела ружье.

— Оно не заряжено.

— Да ну!

— Слушай, Руфь, давай помолчим.

Итак, мы выехали из Лондона, добравшись через Шефердс-Буш до шоссе А40, которое ведет прямо в Оксфорд. Мы сидели всю дорогу молча, пока не доехали до Стокчерча, где увидели громадный проход, прорытый сквозь Чилтернские холмы для нового шоссе. Ленивый летний вечер опускался на нас — огни Люкнора, Сайденхэма и Грейт-Хэсли стали загораться по мере наступления темноты, а агатовый диск солнца, садившегося где-то за далями Глостершира, все еще излучал последнее тепло.

Я еще раз прокрутила в голове все события, случившиеся этим летом, и вдруг поняла, что, фактически, все началось много лет назад. Моя мать сумела так умно манипулировать мною и использовать меня последние несколько недель, и я начала думать, не было ли все, что связано с нею, моей судьбой. Мама прожила всю свою жизнь с мыслью об этой последней встрече с Лукасом Ромером. И когда у нее родился ребенок — возможно, она надеялась, что будет сын? — она, должно быть, подумала: теперь у меня появился надежный союзник, наконец-то у меня есть хоть кто-то, способный помочь мне; придет день, и я посчитаюсь с Ромером.