Неугомонные бездельники

- Маленько, - успокоил я. - Рассосется, зато у Блина, наверно, шишки на всю жизнь. Здорово ты его долбанул, молодец. Цены, Славк, нет твоей голове. Нет, серьезно.

- Да и ты хорош, - сказал Борька. - Смотрю, бац! - одного булками, бац! - другого!

- Ты, Боб, тоже не растерялся, - довольно простучал Славка. - Ехал, как на коньке-горбунке!.. А то, ишь ты, разошлись: камеры им подавай, заложника выбрали!.. Я им дам заложника!

Копившееся в нас торжество прорвалось, наконец, таким безудержным смехом, какого я не помнил до сих пор. Борька так и переломился в поясе и мотался из стороны в сторону, пританцовывая. Славка гоготал почему-то в кулак, а меня то вперед несло, то откидывало назад. Как пьяные, мы добрели до Славкиного крыльца и устало бухнулись на ступеньки, утирая слезы.

Борька вдруг сказал:

- А спорим, что эти мымры будут мстить.

- Мстить? - переспросил я.

- Конечно... Кровь за кровь!

- А что, может быть, - согласился Славка. Да и камеры они так не оставят.

- И камеры, - подхватил Борька, Эх, хорошо бы иметь раздвижные плечи!.. Увидел бы какую мымру раз! - и Гулливер!

- Или бы надувные кулаки, добавил я. Чуть чего - ш-ш-ш! - и вот такие двухпудовки! А ну, подходи!

Славка усмехнулся:

- Ничего, наши кулаки и без надувания не подведут Расчихвостили голубчиков и еще расчихвостим, если поле зут.

- Полезут, - уверил Борька. - Иду на спор!

Мы молчали, окончательно успокаиваясь, а потом рассудили, что если так, если Блины в самом деле начнут мстить, то наша вражда надолго и всерьез, поэтому спасение одно: всегда держаться вместе, кулаком, и - ни черт, ни дьявол не страшен. А вернется из лагеря Генка, нас будет тоже четверо. Пусть Генка не ахти какой боец, но в нем есть уверенность, тихая, но упрямая, а что толку от Юрки-горлодера: орал-орал, а прижало - утек жаловаться, хотя стой-стой, не жаловаться он утек, а чужими руками спасать своих бандюг: он же видел, что Блин контужен, что второй - на земле, вот и кинулся, а будь каюк нам - сам бы добавил, гаденыш! Нет, Генка по сравнению с ним - золото! А уж четверо на четверо - посмотрим, чья возьмет!.. Я хотел было спросить, кто же у нас будет главным, раз там есть атаман, но понял, что спрашивать не надо - они наверняка скажут: ты, а я чувствовал, что Славка тут первее. И это, признаться, задевало меня за живое.

Вечером мы ни во что не играли, да и девчонки, словно уловив нашу тревогу, не появлялись на улице. В наступавших сумерках мы прохаживались туда-сюда, приглядываясь и прислушиваясь, нет ли где чего подозрительного.

Теперь, когда восторг драки поулегся, я обнаружил в нашей победе много случайностей: случайно Блин не знал о бронебойности Славкиной головы, случайно второй противник запнулся о Борькину ногу, случайно удрал Юрка, случайно под рукой оказались булки хлеба, случайно... - да все случайно. А если бы не эти случайности?.. Я понял, что усомнился в нашем превосходстве, и мне стало так не по нутру, как будто драка еще только готовилась. Скверно! Уж в себя-то надо верить!.. И чтобы сбиться с этого кислого настроения, я остановился против ворот, за которыми мы днем дрались, и запальчиво предложил:

- Айда в палисадник!.. Кто же нас во дворе тронет?.. Если уж засада, то - там!.. Идемте!

Страшно желая, чтобы друзья задержали меня, не пустили, я все-таки толкнул себя к воротам, совершенно уверенный, что сейчас меня тюкнут чем-нибудь по голове или дадут для начала здоровенного пинка, - если подкарауливают, то крадутся нам параллельно, как зеркальное отражение, а не сидят на месте, так что я попаду в самые лапы. На миг застыв и заперев дыхание, я сжал кулаки и, словно в звериную пасть, прыгнул в темный проем, с разворотом дергая локтями, чтобы отшвырнуть навалившегося врага...

Но никто не навалилися, и все было тихо.

Какое-то время мы стояли неподвижно, свыкаясь с темнотой и безопасностью, потом Славка ощупал забор и шепнул:

- Кепки нету... А засветло была.

- Взял, значит, - заметил я. - И опять смылся... Где же, Боб, твоя месть, проспорил?

Борька ответил:

- Во-первых, не моя, во-вторых, вы не спорили, а в-третьих, Блин еще не опомнился... Разве после двух таких ударов сразу опомнишься!

Тихонько рассмеявшись - не случайно поколотили мы их, нет, не случайно! - мы осторожно двинулись вдоль окон. В палисадник выходили только спальни. Одни окна были уже прикрыты ставнями, другие задернуты шторами и чуть теплились далеким кухонным светом, но большинство было распахнуто настежь, и из комнат, пропитанных подводно-голубым свечением, лились манящие звуки невидимых телевизоров.

Везде ощущался покой.

Я вдруг вспомнил устало-довольную физиономию Степана Ерофеевича, когда он говорил, мол, хорошо, что есть кому защищать наш двор. Сейчас мы и в самом деле походили на трех былинных богатырей, обходящих свои границы. Славка - Илья Муромец, понятно, с булавой-головой. Борька хитрый и ловкий Алеша Попович, а я - Добрыня Никитич. Конечно, я далеко еще не Добрыня, но... Я улыбнулся и оперся на Славкино плечо.

Когда мы снова вышли во двор, Борька выпалил:

- Понял - они нас по одному будут ловить!