Неугомонные бездельники

- Контргамбит? - удивился Женька, привыкший, наверно, к тому, что пешку на Ф5 всегда цапали. - Тогда стоп! Сейчас я доску принесу, - и он побежал к кирпичному дому.

Марийка воскликнула:

- Говорила - ты пропал!

- Еще поборемся!

Я подозвал своих и объявил им о завтрашнем походе на реку. Славка, из-за плохо стертых кругов у глаз походивший на филина, сказал:

- Тогда надо камеру качать.

- Какую?

- Которая в подполе.

Мы так и ахнули. Вот она когда, наконец, пригодится нам! А Славка сказал это так спокойно, точно каждый день плавал на ней. Что за человек сроду в нем ничего не прорвется вулканом! Вообще-то и не надо, а то он в это время бьет головой.

Вернулся Женька. Все стали играть в волейбол, а мы сели неподалеку за одноногий столик со вкопанными лавками и расставили фигуры. Женька повернул ко мне белые - как гостю - и сказал:

- Ну!

Я помедлил, не зная, что выбрать: строгое начало или ловушку. Ловушка - это палка о двух концах: или по противнику, или по тебе. Я рискнул. Женька не клюнул, и через несколько ходов я оказался в тяжелом положении. Я видел с его стороны мощный ход слоном. Сделай он его - и я теряю ладью, правда, не сразу. И чем дольше Женька думал, тем страшнее мне становилось. Кто-то подбегал, хлопал меня по плечам, спрашивал, как дела, а я что-то мычал, зажав в кулаках раскаленные уши, и прожигал взглядом клетку вдалеке от рокового слона. Ну, ходи, ну же!.. Женька поднял руку и неопределенно задержал ее. Гнусная привычка у людей - думать сто лет, а потом повесить над фигурами руку и еще думать. Так, конечно, можно додуматься, особенно в таких очках!.. Неожиданно он сходил пешкой. Я вздохнул - опасность миновала. Сперва я защитился, потом сделал маневр и с шахом взял чистого коня. Женька простонал, стукнул себя по лбу и протянул мне руку.

- Один - ноль, - сказал он. - Все, завожу таблицу Не против?

- Давай! - согласился я радостно.

Тут на волейбольной площадке засвистели, закричали - к нам катился мяч. Женька вскочил, поднял его и так пнул, что он чуть не вышел на орбиту спутника.

КРИК НА РЕКЕ

Утром чуть свет, часов в десять, я помчался к Куликовым.

Нинка с матерью пили чай. Они жили вдвоем, отца не было, только на стене висела его нечеткая коричневая фотография. Нинка вскочила, бросив недопитый чай, утянула меня в спальню, усадила и, тыча костлявым пальцем в листки на столе, возмущенно воскликнула:

- Ведь эта фифа наотрез отказалась играть!.. Хоть, говорит, зарежьте!.. Надо убирать роль. А тут все связано!

- Не надо убирать, - сказал я. - Я нашел, кто будет играть ее. Девчонка из соседнего двора.

- Но-о? Вот красота!

- В пять часов я приведу ее на репетицию.

- Почему в пять? В три.

Я прошептал:

- По "Союзу Чести" вышел приказ - на реку! А к пяти вернемся.

Нинкины глаза как будто налились дегтем.

- Да? Ну и пожалуйста! Можете вообще!.. - Она вдруг маханула со стола все листочки прямо в королевский угол и отвернулась вместе со стулом.

На шум заглянула тетя Шура и, увидев разлетевшуюся бумагу, спросила:

- Что это за фырк?

- Да вот, - замялся я смущенно, - я говорю: пойдем на речку, а она репетировать.

- На речку - и никаких разговоров! - пристрожилась тетя Шура. - В такой день задыхаться в квартире!

- Ничего подобного, в квартире прекрасно! И никуда я не пойду! отрезала Нинка.

- Ты же позеленела вся со своими куклами и пьесами. Сходи проветрись, клушка. И у бабушки, наверно, из избы не вылазила - не порозовела даже. Посмотри на Вову!.. Вова, потолкуй с ней по-мальчишески!

- А бить можно? - спросил я.

- Можно.

И тетя Шура ушла.

И я бы давно ушел, если бы Нинка не нравилась мне сейчас больше других девчонок во дворе. Будь она еще чуть повеселей, попроще и - совсем бы хорошо. Она и в сказку столько понапихивала серьезного, что я разбавлял ее шутками, разбавлял, но так и не разбавил.

- Беги купайся, чего ты, - сказала Нинка, не оборачиваясь.

- А ты?

- Я сказала - не пойду!

- У нас камера будет! - как высшую приманку ввернул я.

- Подумаешь! - бросила она через плечо. Конечно, где ее удивишь настоящей камерой, была бы кукольная!

Уже устав от уговоров, я заявил:

- В конце концов, можно и на пляже репетировать.

- Ну, знаешь что! - Тут она обернулась и окатила меня презрением с макушки до пят. - На пляже можно ходить вниз головой, а чтобы ставить пьесу, надо голову вверху иметь, ясно?

Я поднялся и ушел. Это тоже мальчишеский разговор - молча подняться и уйти.

Предстояло еще выручить камеру из подпола. Славка сказал, что хоть это и пятиминутная операция, но один он с ней не справится - мать с отцом мешают. Все сводилось к тому, чтобы на пять минут обезвредить его родителей. Случайного ухода нечего было и ждать. Если тетя Валя еще бегала туда-сюда, то дядя Вася, работавший проводником, после поездки сиднем сидел дома. Правда, он часами загорал на крыльце, но кто мог поручиться, что в следующие пять минут дядя Вася не встанет и не ввалится в кухню попить, например квасу? Вот его-то, любившего иногда сгонять партию-другую в шахматы, я и взялся обезвредить.