Неугомонный

Он думал о шведских солдатах, направленных в Афганистан. Этого бы никогда не случилось, если б так не пожелали США. Не в открытую, но втихомолку, так же, как их подводные лодки с ведома шведских ВМС и шведских политиков прятались в наших водах в начале 1980–х. Или как 18 декабря 2001 года сотрудникам ЦРУ было дозволено схватить на шведской территории двух подозреваемых в терроризме египтян и в крайне унизительных обстоятельствах переправить их на пытки в американские тюрьмы. Он даже допускал, что разоблаченного Хокана фон Энке сочли бы героем, а не презренным изменником родины.

Ни в чем, думал он, нельзя быть уверенным на сто процентов. Ни в том, как будут истолкованы эти события, ни в том, как продолжится моя жизнь.

Он поставил точку, временно ли, нет ли.

Майский день выдался ясный, но прохладный. Около полудня он долго гулял с Юсси, который, похоже, совсем поправился. Когда приехала Линда — без Ханса, зато с Кларой, — Валландер успел сделать в доме уборку и проверить, что нигде не осталось бумаг, какие Линде видеть незачем. Клара в машине уснула. Валландер бережно взял девчушку на руки и перенес на диван. Держа ее на руках, он всегда испытывал ощущение, будто Линда вернулась в новом обличье.

Они сели за кухонный стол, стали пить кофе.

— Ты убирался? — спросила Линда.

— Весь день.

Она рассмеялась и покачала головой. Потом вдруг опять посерьезнела. Валландер знал, что трудности, через которые прошел Ханс, стали сильной встряской и для нее.

— Я хочу выйти на работу, — сказала она. — Не могу больше быть только матерью.

— Да ведь тебе осталось всего четыре месяца отпуска, а?

— Четыре месяца — очень долгий срок. Я замечаю, что стала раздражаться.

— На Клару?

— На саму себя.

— Это ты унаследовала от меня. Неугомонность и нетерпеливость.

— Да ты же всегда твердишь, что терпение — главная доблесть полицейского, верно?

— Но ведь это едва ли значит, что терпение появляется само собой.

Она отпила глоток кофе, обдумывая его слова.

— Я чувствую себя стариком, — сказал Валландер. — Каждое утро просыпаюсь с ощущением, что все идет ужасно быстро. Не знаю, бегу то ли за чем–то, то ли от чего–то. Просто бегу. Честно говоря, я ужасно боюсь старости.

— Подумай о дедушке! Он жил себе и жил, как обычно, и не думал о том, что стареет.

— Это неправда. Он боялся смерти.

— Может быть, иногда. Но не все время.

— Он был странный человек. Мне кажется, никто с ним не сравнится.

— Я сравнюсь.

— У тебя были с ним такие отношения, какие я утратил еще совсем юным. Иной раз мне думается, что отношения с моей сестрой Кристиной всегда складывались у него куда лучше. Может, с женщинами ему было легче? Я родился не того пола. Он не хотел иметь сына.

— Какие глупости. Сам знаешь.

— Глупости или нет, но я так думаю. Я боюсь старости.

Она вдруг протянула руку через стол, тронула его за плечо.

— Я заметила, что ты тревожишься. Но в глубине души знаешь, что это бессмысленно. С возрастом ничего поделать нельзя.

— Знаю, — кивнул Валландер. — Но порой кажется, что остается только сетовать.

Линда пробыла несколько часов. Они разговаривали, потом Клара проснулась и со счастливой улыбкой устремилась к Валландеру.

И вдруг Валландера поразил всеподавляющий ужас. Память снова исчезла. Он не знал, кто эта малышка, бегущая к нему. Конечно, он видел ее раньше, но понятия не имел, ни как ее зовут, ни что она здесь делает.

Его словно бы окутало безмолвие. Краски исчезли, оставили ему лишь черно–белый набросок.

Тень густела. И Курт Валландер медленно исчезал во мраке, который спустя несколько лет окончательно отправил его в пустую вселенную под названием болезнь Альцгеймера.

Вот и все. Повествование о Курте Валландере подошло к бесповоротному концу. Те годы — десять или больше, — что ему осталось прожить, это его собственное время, его и Линды, его и Клары, а больше ничье.

Послесловие

В мире вымысла допустимо многое. К примеру, иной раз я меняю ландшафт, чтобы никто не мог сказать: это было именно здесь! Именно здесь разыгрывались события!

Делается это, разумеется, затем, чтобы подчеркнуть разницу между вымышленным и реальным. То, что я пишу, могло бы происходить так, как я рассказываю. Но не обязательно так и происходило.

В этой книге много сдвигов такого рода, между происшедшим в реальности и тем, что можно себе помыслить.

Как и большинство авторов, я пишу, чтобы мир стал некоторым образом более постижимым. И тут вымысел порой превосходит документальный реализм.

Не имеет значения, существует где–то в Центральной Швеции лечебное учреждение под названием «Никласгорден» или нет. Не важно, есть ли в стокгольмском Эстермальме банкетный ресторан, где собирались флотские офицеры. Или кафе в пригороде Стокгольма, служащее той же цели. К примеру, может появиться командир подводной лодки по имени Ханс–Улов Фредхелль. А Мадонна в 2008–м в Копенгагене не выступала.

Однако самое важное в этой книге имеет солидную опору в реальности.

Многие люди помогали мне в подготовительной работе. И я приношу им благодарность.