Неугомонный

— Вы вправду меня удивили, — отозвался Валландер. — Но я конечно же рад вас видеть. Если не ошибаюсь, вы впервые в Швеции?

— Да. Хотя Хокан, мой добрый пропавший друг, все время звал меня в гости, я так и не собрался.

Они пообедали в городе, в ресторане, который Валландер считал самым лучшим. Аткинс оказался человеком симпатичным, с любопытством озирался по сторонам, вопросы задавал не просто из вежливости и внимательно выслушивал ответы. Поначалу Валландер с трудом представлял себе Аткинса командиром подводной лодки, в особенности одной из самых тяжелых в американском подводном флоте, с атомным двигателем. Слишком уж он добродушный. Впрочем, Валландер понятия не имел, по каким критериям подбирают командиров подводных лодок.

В Швецию Аткинс приехал оттого, что тревожился о судьбе друга. Валландер был тронут, заметив, как он обеспокоен. Старик, тоскующий по другому старику, с которым его определенно связывала очень глубокая дружба.

Аткинс остановился в «Хилтоне», рядом с аэропортом Каструп. Взял напрокат машину и поехал в Истад.

— Я не мог отказать себе в удовольствии прокатиться по длинному мосту, — засмеялся он.

На миг Валландер вдруг позавидовал его блестящим белым зубам. После обеда он позвонил в Управление, предупредил, что сегодня его не будет. Затем они сели в машину и поехали к Валландеру домой, причем сам он показывал дорогу. Как выяснилось, Аткинс очень любил собак, и Юсси сразу его оценил. Они совершили долгую прогулку, с Юсси на поводке, шли вдоль полевых межей, временами останавливались, любовались морем и холмистым ландшафтом. Неожиданно Аткинс, прикусив губу, повернулся к Валландеру:

— Хокана нет в живых?

Валландер понял его намерение. Аткинс задал вопрос внезапно, чтобы Валландер не мог укрыться за не вполне правдивым или просто уклончивым ответом. Он хотел ясности. В этот миг он стал командиром-подводником, который хотел точно знать, погиб корабль или нет.

— Мы не знаем. Он попросту бесследно исчез.

Аткинс долго пристально смотрел на него, потом медленно кивнул. Они продолжили прогулку и через полчаса вернулись домой. Валландер сварил кофе. Оба устроились за кухонным столом.

— Вы рассказывали о вашем последнем телефонном разговоре, — сказал Валландер. — Зачем говорить «я сделал вывод», если собеседник понятия не имеет, о чем речь?

— Иной раз думаешь, что собеседник знает твои мысли, — ответил Аткинс. — Может, Хокан считал, что я знаю, о чем он толкует?

— Вы наверняка много разговаривали. Что-нибудь повторялось? Что-нибудь такое, что было важнее всего остального?

Валландер не приготовил вопросы заранее. Они возникали сами собой, с легкостью, именно те, что надо.

— Мы с ним ровесники, — сказал Аткинс. — Дети холодной войны. The cold war. Мне было двадцать три, когда русские запустили свой спутник. И помню, я до смерти перепугался, что они нас опережают. Хокан однажды рассказывал, что испытал сходные чувства, правда менее острые, не такой парализующий страх. Для него русские тоже были чудовищами, хотя и не вполне такими, как для меня. Никуда не денешься, нас обоих сформировала тогдашняя эпоха. Я знаю, Хокана возмущало, что Швеция не вступила в НАТО. Он считал это катастрофической ошибкой. Считал, что нейтралитет не только опасен и порочен, но еще и чистой воды лицемерие. Мы с ним стояли на одной стороне. Что бы ни провозглашали политики с трибун, Швеция находилась не на какой-то там ничейной земле. Когда у вас тут разоблачили русского шпиона Веннерстрёма, Хокан мне позвонил, до сих пор помню. Это случилось в июне шестьдесят третьего. Я служил тогда старпомом на субмарине, которой как раз предстоял тихоокеанский поход. Хокан не возмущался, что этот полковник предал родину и шпионил в пользу русских. Он ликовал! Наконец-то шведский народ поймет, что происходит. Русские просачиваются во все структуры шведской обороны. Перебежчики повсюду, и только присоединение к НАТО может спасти страну в тот день, когда русские решат нанести удар. Вы спрашиваете, повторялось ли что-нибудь в наших разговорах? Политика — вот о чем мы говорили всегда. Особенно о том, как политики урезали наши возможности держаться с русскими наравне. Собственно, я не вспомню ни одного разговора, где бы так или иначе не присутствовали политические раздумья.

— Коль скоро в ваших беседах постоянно преобладала политика, — сказал Валландер, — то каков же тогда мог быть вывод, о котором он говорил? Раньше бывало, чтобы он делал выводы, которые приводили его в веселое расположение духа?

— Да нет, насколько я помню. Но мы были знакомы почти пятьдесят лет. Многое, конечно, стерлось из памяти.

— А как вы познакомились?

— Обыкновенно. Как происходят все важные знакомства. Волею великого и удивительного случая.