Неуютное море

— Шашлык люблю, вот и обхаживаю.

— Знаем мы этот шашлык, — цинично подмигнул Тюкин. — Не понимаю только, что вы нашли в девке? Сопля соплей.

Болтянский встал, аккуратно вытер нож о лежавшее у него на коленях полотенце, положил его, подошел к Тюкину, поднял к его носу кулак:

— Вот смотри, Тюкин. Видишь кулак? Теперь кулак делает выпад. Раз!

Механик с силой, коротко ударил Тюкина в челюсть. Матрос зашатался, присел, но тут же вскочил и бросился на Болтянского. Механик увернулся и ловко стянул с Тюкина пиджак, зажав ему руки за спиной.

— Ты что, очумел? — прохрипел матрос, с ненавистью смотря на механика.

— Не надо волноваться, Тюкин. Мой учитель, Шпигельский из Одессы, называл такой удар — «хук». Прошу не путать… Стой, стой, Тюкин. Я могу сейчас ударить тебя головой, и тогда ты наверное уже не встанешь. Стой спокойно! — Болтянский крепко держал матроса. — Имейте в виду, Тюкин, я не люблю хамства. В моем присутствии не рекомендую говорить гадости про Тоню. Мне это режет ухо. Я не так воспитан, понятно? А сейчас иди, не отсвечивай, не мешай работать.

Болтянский отпустил Тюкина и, быстро взяв кухонный нож, многозначительно сказал:

— Идите, Тюкин. Я боюсь, чтобы вы не порезались. Ножик острый.

Матрос покосился на блестевшее в руках Болтянского лезвие:

— Ну ладно, механик. Я тебе это припомню. Бабский угодник!

— Идите, идите, Тюкин, и не поддавайтесь низменным инстинктам. Месть — это нехорошее чувство, особенно учитывая мои познания в борьбе «самбо». Нескромно, но приходится об этом напоминать…

Так шла «Ангара» по каналу миля за милей, приближаясь к Белому морю. Она проходила шлюзы и плотины, тихие озёра, отражающие густую зелень берегов, речки с быстрым течением, по которым неслась с удвоенной скоростью, живописные уголки с домиками бакенщиков и высокими сигнальными мачтами…

Маленькие чумазые буксиры тащили навстречу длинные узкие плоты, стояли в ожидании тяги застывшие на якорях лихтера, проплывали, обдавая светом и музыкой, большие пассажирские теплоходы… Вахты сменялись вахтами. Бесперебойно работала машина. Точно вовремя подавали завтрак, обед и ужин. Каждый делал свое дело. К этому обязывал судовой распорядок. Но у каждого человека были свои думы, свои заботы, свои радости и разочарования. И Андрей Андреевич Карданов ошибался, думая, что узнал свою команду и что весь рейс для него ясен…

Через двое с половиной суток после выхода из Повенца «Ангара» подошла к последнему, девятнадцатому шлюзу. Через дамбу виднелась рифленая серая поверхность моря. Резкий холодный ветер дул в лицо, вызывая на глазах слёзы.

— Вот вам и Белое море, — проговорил лоцман, пожимая руку капитану. — Тут я выхожу. Пройдете шлюз, и становитесь со своим флотом. В такую погоду выходить в море рискованно.

В рыбном порту, куда встали самоходки Карданова, было пусто. На деревянном зданьице портнадзора покачивались на ветру черные фигуры штормового предупреждения. «Ветер от норд-оста силой 7–8 баллов», — разобрал Карданов.

«Ветра действительно многовато», — подумал он и спустился с мостика в каюту.

ГЛАВА VIII

Третьи сутки стояли самоходки в Беломорском порту. Уныло посвистывал ветер. Рваные клочковатые облака низко ползли по серому, скучному небу. Море неприветливо накатывало волну на черные скользкие камни. Покачивались суда, скрипели, натягиваясь и ослабевая, швартовы. На палубах ни души. Город далеко. Моросил дождь. В воздухе холодно. Погода явно не благоприятствовала переходу. За волноломом видно море. Оно неспокойно. Опытный глаз сразу различал горизонт, похожий на пилу. Это волны. Отсюда они кажутся маленькими, а на самом деле волна крупная. День мало чем отличается от ночи. Светло и серо.

Андрей Андреевич посмотрел на часы. Половина третьего. Дня или ночи? В иллюминаторе — белое пятно. Всё перепуталось, черт возьми! Когда же наконец прекратится этот проклятый норд-ост?!

Карданов легко соскочил с дивана. Он натянул на себя кожанку и вышел на палубу. У камбуза, завернувшись в тулуп, посапывая спал вахтенный матрос Шмелев. Капитан с минуту постоял над ним, потом резко потянул тулуп за воротник. Генька проснулся. Он спокойно, нисколько не смущаясь, смотрел на капитана.

— Спишь, Шмелев? По пословице — хорошая вахта сама стоит. Так, что ли? — сдерживая себя, негромко спросил Карданов.

— Нет, товарищ капитан. Я от сильного света зажмурился. Вот поэтому и глаза закрыл, — попробовал отшутиться Шмелев, но Карданов оставался серьезным:

— Люблю веселое слово к делу. А сейчас оно неуместно…

— Что же, мораль мне читать будете? — Шмелев иронически взглянул на капитана. — Воспитывать начнете, пожалуй. Виноват, задремал.

— Нет, не буду вас воспитывать, Шмелев, — сурово проговорил Андрей Андреевич, — не заслужили, да и не к чему.

— Тю! Вот это новость! Капитан обязан воспитывать свою команду.

— Видите ли, Шмелев, капитан воспитывает команду, я подчеркиваю — команду. А вы так, до Архангельска. Что-то вроде туриста. Довезем как-нибудь и… невоспитанного.

— Это почему же до Архангельска? — вдруг возмутился Генька. — Списать хотите? А может быть, я дальше пойду?