Неукротимая красавица

Молча он быстро пересек комнату, расстегнул пряжку на плече Кэт, и с легким шуршанием шелка платье соскользнуло на пол. Вынув одну за другой черепаховые шпильки у нее из прически, он бросил их на ковер и тихо приказал:

– Встань перед зеркалом.

Она безмолвно повиновалась и совершенно не удивилась, через секунду увидев его отражение рядом. Он успел сбросить шелковую ночную рубашку цвета сливок и предстал обнаженным. Кэт не могла не признать, что король был довольно привлекателен, с крепким мускулистым телом и невероятно крупным мужским достоинством, как, впрочем, и у всех Стюартов.

Одной рукой Джеймс развернул ее к себе спиной и, наклонив голову, запечатлел обжигающий поцелуй на плече, затем, опустив руки, принялся гладить и страстно сжимать груди. Закрыв глаза, Кэт содрогнулась от отвращения и стала молить высшие силы, чтобы король принял это за страсть. Тем временем его рука уже мяла ей живот, потом длинные пальцы больно сжали нежный холмик и проникли еще глубже, в скользкие влажные складки, нащупывая заветный бугорок. Старательно изображая нетерпение, извиваясь всем телом, она высвободилась из его объятий, взяла за руку и увлекла к кровати.

Скривив рот в гримасе, которую, как она надеялась, король сочтет за улыбку вожделения, Кэт произнесла хрипловато, словно от едва сдерживаемой страсти:

– Позволь мне любить тебя, Джейми, милый.

Толкнув спиной на кровать, она оседлала его, так что теперь ее великолепные груди покачивались прямо у него над лицом. В янтарных глазах отразилось восхищение. Обхватив руками соблазнительные полушария, Джеймс захватил розовый сосок губами, но она со смехом отстранилась и в свою очередь завладела его губами. Затем невесомые поцелуи, перемещаясь все ниже, стали скорее походить на легкие покусывания, вызывая дрожь во всем теле. Ее мягкие губы и язык обвели кругами соски, прошлись по плоскому животу и, наконец, достигли вздыбленной мужской плоти. Обхватив бархатистую головку губами, она принялась легко посасывать ее.

Король застонал, его тело выгнулось навстречу ее губам.

– Боже! О боже! Да, ты ведьма!..

И он все стонал и стонал от наслаждения, выгибая свое тело.

Наконец Кэт выпустила его плоть изо рта и, усевшись на чресла короля верхом, направила его твердый жезл в себя. Его полуприкрытые глаза горели от страсти, когда он приподнимался, руки мяли ей груди, а Кэт нежно раскачивалась на нем до тех пор, пока он не выплеснул внутрь ее свое семя. Затем он обхватил ее, перевернул на спину и, все еще задыхаясь, проговорил:

– Однажды я тебе сказал, что не позволю скакать на мне верхом, как на девке, но… Ох, Кэт! Я просто не знал, любовь моя, как это восхитительно! Весной, когда вернешься ко мне, будешь любить меня так, как сегодня? Да, моя наездница, так же ласково и нежно?

Катриона, ничего не ответив, принялась поглаживать его мускулистую спину, обхватила ладонями округлые плотные ягодицы и нежно их сжала. Он тут же возбудился, резко развел ей ноги, и, едва не рыдая от наслаждения, вонзился в нежную плоть. Когда, наконец утомившись, король заснул лежа на животе, отвернув лицо от Катрионы, но забросив на нее руку, она с омерзением отодвинулась и выскользнула из постели.

Накинув легкий халат, она заползла с ногами в кресло у окна и невидящим взглядом уставилась в темноту ночи. Горячие слезы струились у нее по щекам, тело содрогалось от приглушенных рыданий. Она опять ничего не почувствовала: просто исполнила свою роль подобно шлюхе из Хайгейта, – но хуже всего то, что Джеймс ничего не заметил. Король жадно пользовался всем, что она ему предоставляла, даже не думая о ее чувствах и не подозревая, что его обманывают. Патрик Лесли непременно почувствовал бы притворство, и Френсис тоже, но они по-настоящему ее любили. Король же, несмотря на все его «моя любовь», «любимая», просто вожделел ее. Может, он и сам не отдавал себе в этом отчет, но все, что ему было нужно, – это высокородная шлюха для удовлетворения его изысканных желаний, что было не под силу занудной датской королеве.

По мере того как проходила грусть, Катриону охватывал жгучий гнев. Джеймс просто использовал ее как девку из борделя, и она неистово ненавидела его за это. Ее заставили вываляться в грязи, и она этого никогда не забудет, но при этом ей удалось осуществить задуманное: устроить такое представление, что эта ночь будет жить теперь с ним до конца дней, жечь во снах подобно раскаленному железу, и он будет просыпаться с болью в чреслах.

С жесткой улыбкой она поднялась, сбросила халат и забралась обратно в постель, под пуховое одеяло. Король по-прежнему спал, слегка посапывая. Опершись на локоть, она окинула его взглядом и мысленно произнесла: «Спи, Джейми! Бог даст, я никогда больше тебя не увижу! И сгори ты в аду!»

Глава 42

Гости разъехались на следующий день, чтобы успеть вернуться домой к Рождеству, и впервые за многие годы две семьи оказались под одной крышей на все праздничные дни, вплоть до Двенадцатой ночи.