Неукротимая красавица

Тем временем во дворце Джеймс Стюарт, что-то весело напевая себе под нос, пробирался по тайному проходу, который вел к спальне Катрионы Лесли. Королева уже несколько дней отказывалась принимать его, ссылаясь на женское недомогание. Патрика Лесли не было, и король с вожделением мечтал, как вновь откроет для себя прелести графини Гленкирк. Открыв дверь в конце коридора, он вошел в спальню Катрионы и лицом к лицу столкнулся с испуганной Эллен, поспешившей склониться в реверансе.

– Где твоя хозяйка? – потребовал у нее ответа Джеймс.

– Отправилась в замок Эрмитаж, ваше величество, – запинаясь, произнесла служанка.

– Я не давал ей разрешения отлучаться! Она будет наказана за непослушание!

– Это распоряжение королевы, сир, – попыталась заступиться за хозяйку верная Эллен.

– Что?

– Ее величество отправила миледи в Эрмитаж с милордом Гленкирком и милордом Ботвеллом, чтобы проконтролировать подготовку празднования Двенадцатой ночи.

Джеймс сумел подавить нараставший гнев, с неохотой извлек из кармана домашнего халата золотую монету и, протягивая ее служанке, негромко произнес:

– Передай своей прекрасной госпоже, что ее уловки ни к чему не приведут, – я не отступлюсь.

Резко развернувшись, он скрылся в тайном проходе, тщательно закрыв за собой дверь.

Облегченно вздохнув, Эллен присела на кровать Катрионы. Теперь понятно, почему ее хозяйка так спешила уехать. Эллен чрезвычайно не нравилось двуличие короля. Пытаясь выглядеть высокоморальным монархом и преданным мужем, он тайком прелюбодействовал с другими женщинами. Если бы только они могли уехать отсюда!

Было это, однако, не так просто. Как кот у мышиной норки, король внимательно следил за своей жертвой и выжидал удобного момента, чтобы наброситься на нее. Для Джеймса не имело никакого значения, что его поступки шли вразрез с законами той самой церкви, которую он поклялся поддерживать. Существовало лишь одно понятие, которое не могли стереть из памяти монарха суровые церковники, которые его воспитывали: абсолютное право королей. Как и другие Джеймсы, правившие Шотландией до него, Стюарт был готов соблюдать законы страны и церкви лишь в том случае, если были удовлетворены его собственные желания.

В своей попытке проучить короля, представ перед ним сладострастнейшей из женщин, Катриона невольно разбудила в нем такой чувственный голод, удовлетворить который теперь только она и могла. Ее явное нежелание вступать с ним в отношения приводило короля в ярость. Он мог бы обладать ею, просто известив об этом, и то, что это могло разрушить их брак и даже жизнь, не имело для короля никакого значения. Графиня Гленкирк его подданная, а значит, обязана повиноваться ему.

Джеймс был хорошим охотником, осторожно подкрадывался к своей жертве и чувствовал ее страх. Когда двор перебрался в замок, ему удалось на несколько минут отрезать ее от толпы придворных. Обнаружив себя наедине с королем, Катриона принялась затравленно озираться по сторонам, а Джеймс только рассмеялся.

– Как бы я хотел овладеть вами прямо здесь, за эти несколько минут, которыми мы располагаем, но увы, дорогая, это невозможно. – Она ничего не ответила, а Джеймс продолжил: – Хорошо придумано, мадам. Но объясни, почему ты меня избегаешь. Я отослал твоего мужа, намереваясь прийти к тебе, и что же нахожу? Твою усталую служанку и холодную пустую постель.

Сердце Катрионы неистово колотилось, ею овладел не только страх, но и ярость. Собрав все свое самообладание, она посмотрела в лицо королю и произнесла:

– Я не желаю быть вашей любовницей, сир! Вы обещали, что, когда привезете домой жену, освободите меня от обязанности спать с вами. Я люблю своего мужа, а он не из тех, кто готов делить жену с кем бы то ни было – даже с королем. Почему вы не держите слова, ваше величество? У вас молодая красивая жена, готовая учиться искусству любви. Зачем вам нужна я?

Он даже не потрудился ответить – лишь негромко произнес:

– Как только вернемся в Эдинбург, я ожидаю, мадам, что вы примете меня без каких-либо оговорок. Если вы не сделаете этого добровольно, я буду вынужден обратиться к вашему супругу. Не ставьте его в неловкое положение.

В ее глазах заблестели слезы.

– Но почему, сир? Почему?

– Потому что, мадам, такова моя воля, а я король, – холодно произнес он и, развернувшись, вышел, оставив ее в одиночестве.

Несколько минут она неподвижно смотрела невидящим взором в окно, на горную цепь Чевиот-Хилс, потом, поняв, что больше не в одиночестве, обернулась. Рядом стоял граф Ботвелл.

Не говоря ни слова, они мгновение смотрели друг на друга, потом Френсис Хепберн протянул к ней руки. Бросившись в его спасительные объятия, она расплакалась на его затянутой в бархат груди. Он, успокаивая, нежно гладил ее по спине, хотя на лице играли желваки. Когда она, выплакавшись, снова пришла в себя, он отпустил ее, приподнял пальцем лицо и спросил:

– Что у вас произошло?

– Если я не уступлю, он расскажет все Патрику, – выдавила Катриона.

– Вот ублюдок! – прорычал Ботвелл. – Как жаль, что у королевы-матери не случилось выкидыша.