Неукротимая (СИ)

Ах, как ему сейчас хотелось поднять её и унести, убежать отсюда далеко-далеко, где будут только они двое. Он и сам не понимал себя. Эта хрупкая юная женщина, встреть он её раньше, ни за что не привлекла бы его внимание. Он любил крупных, под стать себе. Но уже тогда, в их брачную ночь, он отчаянно боролся с нахлынувшим желанием. Желанием к ней. А сейчас, после вчерашней ночи, вернувшей ему память, он вдруг понял, что эта женщина стала смыслом его существования. Ему мучительно захотелось защитить её от всех и вся, сделать своей, только своей, но… Они пленники… Они рабы, королевы амазонок! И от этого его сердце сжималось в безысходной тоске – он не может спасти свою жену! Он, бесстрашный рыцарь Чёрный Дракон, сейчас не сильнее самого последнего раба в этом замке!

 - О, нет! – она оживилась. – Нет! Со мной обращаются, как с принцессой.

Она попыталась освободиться от его объятий, преодолевая себя, ибо ей очень хотелось прижаться к нему. Но нельзя! Она не должна идти на поводу своим чувствам. Собрав остатки гордости, Констанция отошла от него на безопасное, как ей казалось, расстояние.

На его лицо набежала тень, морщинка между бровями стала глубже, и даже казалось, что потемнел шрам, разрезавший его черты пополам, и что-то неизъяснимое промелькнуло в глубине глаз.

- Вы боитесь меня… Я… едва не убил вас тогда, - прошептал он и вновь прижал её к себе, словно боялся, что она уйдёт так же неожиданно, как и появилась. – Я превратился в скотину!..

- Не говорите так! – Констанция, подняв голову, серьёзно и внимательно посмотрела на него.

- Вы простили меня? – казалось он удивился. – Вы не держите на меня зла?

- Конечно! – с жаром отвечала она. – Я знаю, что они с вами сделали. Вы не виноваты ни в чём…

Теперь она не вырывалась, покорно замерла в его объятиях, не имея сил бороться сама с собой. Ну в самом деле, что плохого в том, что она постоит немного вот так, прильнув к его груди?

- Но я нарушил клятву! – с жаром признался он, не отпуская её. - Я же поклялся вашему отцу, что никогда не трону вас, не причиню вам боли.

- Вы поклялись? – она словно не поверила его словам.

Но его глаза не лгали, они сверху, с высоты его роста, мягко смотрели на неё, и невыразимая боль читалась в этом взгляде.

- Так значит, поэтому вы отвергли меня в ночь нашего венчания?

- Да, - он кивнул, - да. Я не мог причинить вам боль. Вы и так много страдали.

- Но вы сделали мне больно именно в ту ночь, - вдруг призналась Констанция, - когда вы отвергли меня, я… мне хотелось умереть…

- Констанция, мне очень жаль! – он нахмурился. - Я не думал… Я разрывался между желанием к вам и данным вашему отцу словом.

- Не надо… - она подняла на него свои глаза, влажные и распахнутые, они вновь напомнили ему взгляд лани, как в их первую встречу в зале Олдриджхола, - не нужно вспоминать, - прошептала одними губами, словно не было сил говорить.

- Констанция, - он будто выдохнул её имя и с силой прижал её к себе.

Его обнажённое тело, облачённое в одну лишь повязку на крепких бёдрах, вдруг оказалось так близко, что закружилась голова. Ощутив жар его объятий, она окончательно поняла, что хочет ещё сильнее прижаться к нему, раствориться, забыться в нём. Вот оно – его животворное тепло, которого ей так не хватало всё это время! И не к этому ли источнику шла она, отправляясь спасать мужа? Его мужская энергия затопляла её существо, заставляя дыхание учащаться и замирать одновременно.

Как-то сама собой её ладонь опустилась ему на грудь, пальцы запутались в густой поросли золотисто-каштановых волос, и Констанция ощутила биение его сердца. Ей не хотелось прерывать очарование момента, но она всё-таки нарушила молчание.

- Отпустите меня, - прошептала тихо и в который раз сделала попытку освободиться от сладостных горячих тисков его рук.

Но едва она произнесла эту фразу, как его губы опустились ей на рот и запечатали его голодным поцелуем. Дэймон буквально впился в трепещущие губы, с такой жадностью, точно хотел поглотить её целиком. Никакой просьбы, даже нежности в его поцелуе сейчас не было, и всё-таки этот поцелуй отличался от того, которым он наградил её в темнице. Сейчас это было утверждение его власти над ней, как над его женщиной, это был поцелуй, свидетельствовавший о его ненасытном желании не к женщине вообще, а именно к ней, к Констанции Олдридж-Келли, его супруге. И когда она издала слабый стон, он отпустил её губы.

Рука Дэймона, скользнув по её точёному подбородку, растрепала уложенные в причёску косы и замерла на её шее. Продолжая прижимать жену себе, он покрыл поцелуями всё её лицо. Его губы, как горячие тавро, ставили печати на её чертах: он словно клеймил её, оставляя свои знаки.