Неукротимая Сюзи

По вечерам, когда шевалье снимал мужскую одежду и снова становился Сюзанной, в его комнату приходила чернокожая рабыня. Эти две женщины стали настоящими подругами. Общение помогало обеим утешиться в своих горестях, связанных с утратой любимого человека. Как-то раз вечером Сюзи заявила:

– Я теперь думаю, что Томас Ракидель никогда не ступал на эту землю. Однако я не хочу уезжать отсюда, пока у меня не будет в этом абсолютной уверенности. Сегодня вечером я собираюсь пройтись по всем улицам города… Он не такой уж и большой для того, чтобы я не смогла осмотреть в нем все и найти того, кого я ищу… если он находится где-то тут.

– Не делай этого, ты подвергнешь риску свою жизнь!

Сюзи показала на шпагу, которую обычно носила с собой:

– Не думай, что я беззащитная!

– Я пойду с тобой! – заявила Кимба.

– Если господин де Бенвиль заметит твое отсутствие, тебя будут считать сбежавшей…

– Он ни о чем не узнает!

Когда стемнело, шевалье и чернокожая рабыня выскользнули двумя тенями из губернаторского дома.

Улицы молодого города были широкими, но темными и пользующимися дурной репутацией. По ним слонялись всевозможные горемыки и неудачники: бывшие жители Акадии, выселенные оттуда англичанами и приехавшие в Луизиану в надежде найти здесь себе какие-нибудь средства к существованию, индейцы, изгнанные со своих земель белыми поселенцами, матросы, оставшиеся без работы, беглые рабы… Все эти бедняги собирались кучками, иногда образуя довольно большую и агрессивно настроенную толпу. Чернокожая женщина и белый дворянин-француз сразу же привлекли всеобщее внимание, когда зашли в матросскую таверну, которая представляла собой всего лишь благоустроенную хижину и атмосфера в которой была уже довольно накаленной.

– Неграм сюда вход воспрещен! – воскликнул хозяин заведения – краснолицый пикардиец[108], высланный в Луизиану по постановлению суда.

Он погрозил вошедшим кулаком.

– Пока я еще не проткнул тебя своей шпагой, скажи мне, не заходил ли в твою конуру французский капитан по имени Ракидель! – выпалил шевалье, кладя ладонь на рукоять шпаги.

Хозяин заведения тут же угомонился и отрицательно покачал головой. Но вдруг один из сидящих за столами матросов поднялся и ироническим тоном сказал:

– Я хорошо знаю Ракиделя, да и вас тоже, мсье. Я был матросом на «Шутнице»… Однако, насколько я вижу, помощник капитана отдал предпочтение твердой земле и более интересной компании, чем компания матросов…

Произнеся эти слова, он подошел к Кимбе и уже собирался положить руку на ее спину пониже талии, но шевалье выхватил из ножен шпагу и приставил ее кончик к груди этого грубияна, заставив того отступить на пару шагов назад. В таверне моментально воцарилась гробовая тишина.

– Сначала расскажи, что тебе известно, – сказала Сюзи, стараясь говорить как можно более грубым, «мужским» голосом, – а там уж я подумаю, стоит ли тебя проткнуть, как насаживают поросенка на вертел, или не стоит… Ракидель находится в этом городе?

Матрос, побледнев, забормотал:

– Капитан Ракидель никогда не ступал на землю Луизианы. Он оказался поумнее меня, который коли не подохнет, то уж точно сойдет с ума в этом чертовом болоте, если «Дриада» через несколько дней не отправится в Сен-Мало со мной на борту!

– Ты в этом уверен?

– Так же уверен, как в том, что меня зовут Руссо и что моих родителей звали Жозеф и Фаншон Дотен! А в здешних местах, мсье, можно забыть даже собственное имя! Если хотите узнать мое мнение, то я думаю, что Ракидель уже давненько скончался, поскольку после его последнего плавания в качестве корсара никто не видел, чтобы он командовал каким-либо судном!

Сюзи все еще стояла в угрожающей позе, выставив руку со шпагой в сторону этого матроса. Кимба пряталась за ее спиной, скрываясь от назойливых взглядов посетителей таверны. Сюзи подумала, что Клод Ле Кам и в самом деле обманула ее, сказав, что Ракидель находится в Луизиане, однако ей не хотелось верить, что Ракидель уже мертв.

– Так ты говоришь, что через несколько дней отсюда отплывает какой-то корабль?

– Именно так. Это фрегат водоизмещением двести восемьдесят тонн, который называется «Дриада».

Шевалье вложил свою шпагу в ножны и вышел из таверны, пропустив вперед свою спутницу, по выражению лица которой было видно, что она сильно испугалась.

На следующий день шевалье попросил господина де Бенвиля его принять, на что тот охотно ответил согласием, проявляя исключительную благосклонность к этому молодому человеку.

– Мсье, – сказал губернатор, – я все еще не высказал вам в должной мере своего удовольствия по поводу вашего чудесного выздоровления… Меня очень радует то, что вы опять выглядите бодрым и веселым, – как радует и снова появившаяся у меня возможность читать вашу летопись, которую вы наверняка опять начнете вести.

– Боюсь, мсье, что я – к своему превеликому сожалению – не смогу стать вашим Сен-Симоном!

– А почему, молодой человек? Неужели ваше пребывание здесь – настолько угнетающее для вас, что вам даже не хочется ничего о нем писать?