Неуловимая наследница

В этот момент ее охватил даже какой-то азарт. Неужели наследство отца, казавшееся таким же мифическим, как золото нибелунгов, в самом деле существует? Неужели она сейчас получит его? И сможет… А что, собственно, она будет делать с деньгами?

За стеклянной перегородкой видно было, как меряет зал для посетителей шагами Порох. Треугольный нос его будто бы еще заострился, складки вокруг губ залегли глубже. Глазами он то и дело косил в сторону Оли, беседующей в отдельном стеклянном закутке с менеджером по работе с клиентами. Оле вспомнился тот день, когда покойный Рябой повез их с Машкой на охоту, и подумалось, что дядя Слава напоминает сейчас гончую, почуявшую след кабана.

– Пожалуйста, – произнесла девушка, снова пробежалась пальцами по клавиатуре и вручила Оле распечатку, появившуюся из принтера.

– Ну что?

Порох подскочил к ней моментально и сунул нос в распечатанную выписку с банковского счета так резко, что Оле показалось, он сейчас проткнет бумагу насквозь, как Буратино.

– Ничего, – она сунула листок ему в руки и, не останавливаясь, зашагала к выходу.

– Состояние счета… Сто семьдесят пять долларов… – пробормотал Порох, пробегая глазами цифры на бумаге.

Затем в растерянности бросился за Олей.

– Это что? Это как?

– А никак.

Она резко обернулась к нему, спускаясь по заснеженным ступеням, ведущим от входа в банк на улицу.

– Нет у меня никаких денег. Фикция, – она, смеясь, покрутила в холодном воздухе руками, будто демонстрируя Пороху, что они пусты. – Счет-то отец на мое имя открыл, а вот положить на него что-нибудь покрупнее ста баксов забыл. Или не успел. Так что все, дядя Слава, расслабьтесь. Плакали наши денежки. Вернее, мои, – последнее слово она выделила голосом.

– Не может быть, – ошарашенно бормотал Порох.

Он в сердцах скомкал распечатку со счета, швырнул бумажный комок в урну и поспешил за Олей, которая к тому моменту уже подошла к машине и влезла на пассажирское сиденье.

Порох через несколько минут тоже сел в машину, повернул ключ в замке зажигания и, косясь на Олю острым недоверчивым взглядом, заговорил:

– А ты все же погоди сдаваться, девочка. Не может быть, чтобы Фараон ничего тебе не оставил. Знал он, что его в любой момент могут грохнуть. Обязан был позаботиться о единственном ребенке.

– Ну, как видите, не позаботился, – пожала плечами Оля. – Да вы не переживайте, дядя Слава, черт с ними, с деньгами. Я уж как-нибудь не пропаду. Или, может, у вас на них свои планы были? – не сдержавшись, все же поддела она.

Порох коротко глянул на нее, но промолчал. Только развернул машину и встроился в едущий по проспекту поток автомобилей. Лицо у него сделалось задумчивым, а губы истончились до едва заметной черточки.

С того дня все переменилось. Оля не смогла бы точно назвать признаки этой перемены, просто чувствовала на интуитивном уровне, что теперь все иначе. Порох перестал быть добрым и заботливым дядей Славой, несущим ответственность за судьбу дочери погибшего друга. Наоборот, будто бы стал тяготиться прицепившейся к нему девчонкой, которая еще и подругу потащила за собой. Прожив большую часть жизни с мачехой и отчимом, Оля по одному взгляду, по тону случайно брошенной фразы могла определить, что человека раздражает ее присутствие поблизости. И это раздражение, кипевшее в душе Пороха с той минуты в банке, когда оказалось, что никаких денег на счету нет, чувствовала всей кожей.

Порох не срывался на нее, вел себя вроде бы по-прежнему, только все чаще и настоятельней советовал подумать, повспоминать, где же еще могут храниться отцовские деньги. А слова Оли о том, что никаких денег нет и она понятия не имеет, кого еще о них расспросить, начисто игнорировал.

Они с Машкой продолжали ездить вместе с Порохом «на стрелки». Но если раньше тот не столько полагался на их охрану, сколько сам приглядывал, чтобы кто не обидел девчонок, то теперь и тут все переменилось. Как-то раз во время встречи с тюменскими корешами в сауне Порох отправился в парилку. Олю же, выскользнувшую на минуту в коридор, прижал к стене один из заезжих приятелей Пороха, огромный боров килограмм под 130.

Распаренный, розовый, он лез ей в лицо крупными слюнявыми губами и хватал за грудь пухлыми пальцами-сардельками. Оля, не успевшая даже испугаться, наоборот, выведенная из себя такой наглостью, ткнула раздухарившегося бандита стволом в висок. На шум из сауны прибежал Порох, высыпали его кореша в обмотанных вокруг бедер полотенцах. Оля не знала, как Пороху удалось замять случившееся, но домой он тем вечером прибыл в отвратительном настроении. Машка уже ушла спать, Оля ужинала на кухне. Порох же ввалился хмурый, еще не успевший протрезветь после банных возлияний, и набросился на нее.

– Ты что это, ссыкуха, вытворяешь? Кем себя возомнила? Хочешь, чтобы меня братва грохнула из-за твоих выкрутасов?

– Я что-то не поняла…

Оля отодвинула тарелку с недоеденной мясной поджаркой и уставилась на Пороха.

– Мы с Машкой – твоя охрана. Трахаться с твоими корешами в наши обязанности не входит.