Неуловимый корсар

Войдя в свою каюту, Оллсмайн заснул крепким, спокойным сном, каким ему давно уже не приходилось спать. Теперь неуловимый враг был наконец пойман, и во власти Оллсмайна было повесить его как противника Великобритании, того, кто оказался и его личным врагом. Со смертью корсара исчезал его грозный обвинитель, его власти, его положению более не грозила никакая опасность. Правда, было одно темное пятно во всей этой картине: это оживившаяся надежда Джоан, но в припадке оптимизма Оллсмайн не придавал этому большого значения. Он верил, что жена, как и все, преклонится перед его успехом, он верил, что сумеет окружить ее такой сетью шпионов, которые не допустят к ней Маудлин, даже если бы девочка была и на самом деле жива.

Оллсмайн встал поздно, легкая качка дала ему знать, что якорь поднят. Он радостно потер руки при мысли, что вот наконец он везет в Сидней корсара, который так долго делал его посмешищем. Довольный, улыбающийся, он вышел на палубу. Берег материка вдали рисовался темной полоской. Очертания его становились все туманнее и туманнее. Веселые голоса вывели его из приятных размышлений. Перед ним остановился Арман, а с ним Оретт и Лотия, улыбающиеся, хорошенькие, в свежих, светлых одеждах.

— Здравствуйте, сэр Оллсмайн! — вскричал журналист. — Наконец-то вы вернулись! Ну, как себя вы чувствуете после путешествия?

— Прекрасно, прекрасно. Но и вы также, по-видимому? А ваши дамы цветут, как розы!

— Боже мой, мадригал! Я думал, такие вещи употребляются только во Франции.

— Напрасно, напрасно. В Австралии отличный климат, и мадригал легко может процветать в ней под лучами хорошеньких глазок.

— Час от часу не легче! А кстати, ваша экспедиция, кажется, вполне удалась?

При этом вопросе Оллсмайн гордо выпрямился.

— Я принял меры. И был вполне уверен в результате. Так что корсар Триплекс… трижды пленник: океана, экипажа крейсера и мой.

Все замолчали. Внимательный наблюдатель заметил бы, что на лицах Армана и молодых женщин выразилось далеко не удовольствие. А если бы он мог читать мысли, то у Лотии прочел бы: «Как жаль! Ведь корсар был покровителем Робера!»

Но Оллсмайн был слишком доволен своим успехом, чтобы разбираться в выражениях чужих лиц.

— Да, — продолжал он, — этот плут заставил там меня поработать, вполне готов признать его искусство. И, знаете ли вы, он прекрасный игрок. Проиграв партию, он отнесся к этому вполне спокойно. С тех пор, как я схватил его, и до тех пор, пока не запер здесь в каюте, я ни разу не мог на него пожаловаться.

— А он заперт в каюте? — небрежно пробормотал Лаваред.

— И крепко заперт, — подтвердил Оллсмайн.

— А страшный он? — спросила Оретт.

— Нисколько.

— Неужели не страшный?

— Право, нет. Он даже довольно красив. У него такие кроткие глаза, что я даже удивился. Выражаясь поэтически, это тигр в овечьей шкуре.

— Очень любопытно, — проговорила Оретт. — Право, мне даже захотелось посмотреть на этого корсара.

— Нет ничего легче.

— Моя просьба не кажется вам нескромной?

— Нисколько. Он в кормовой каюте, и в ней есть круглое окошечко.

— Так что его можно видеть незаметно для него? Вот хорошо-то! Пойдемте, пойдемте! Хочешь, Арман? Хочешь, Лотия?

Оллсмайн любезно предложил руку молодой женщине.

— Позвольте проводить вас, — предложил он.

— С удовольствием.

Они уже приближались к трапу, ведущему вниз, как в это время к Оллсмайну подошел командир крейсера и попросил его уделить ему несколько минут. Надо было, чтобы Оллсмайн прочитал рапорт поведения бывшего с ним экипажа паровой шлюпки. Начальник полиции извинился и попросил своих «друзей» спуститься без него. Дамы не заставили упрашивать себя дважды и быстро сбежали вниз. Войдя в коридор, они пошли так быстро, что Арман едва успевал за ними. Теперь они не смеялись. Не обыкновенное любопытство, а сильная симпатия к корсару, этому великодушному покровителю Робера, влекла их к Триплексу. Это он протянул руку помощи несчастному французу, он же, по всей вероятности, освободил Ниари, этого свидетеля, необходимого для счастья Роберта и Лотии. Но, приближаясь к цели, они пошли медленнее, так как их охватило какое-то смутное волнение.

— Вы что, как будто раздумали знакомиться с нашим таинственным союзником? — тихо спросил журналист.

Его слова как бы вывели из нерешимости египтянку.

В кормовой части было три каюты рядом. Лотия заглянула в одну, — она была пуста, но, заглянув в другую, она увидела фигуру человека, неподвижно стоявшего у иллюминатора, она показалась ей знакомой, где-то она уже видела эту задумчивую позу. Из ее груди вырвался невольный вздох. Как бы под влиянием магнетизма, человек обернулся. Взглянув ему в лицо, Лотия отшатнулась от двери и невольно прижала руку к сердцу.

— Робер! — глухо вырвалось у нее.

— Что вы говорите? — спросил Лаваред.

Не в силах ответить, она молча указала ему рукой на стекло. Арман кинулся к двери, заглянул в окно и с удивлением прошептал:

— Кузен!

— Как, он — корсар Триплекс? — проговорила, поняв наконец, в чем тут дело, Оретт.

— Он самый, — отвечал Арман.

— Но это ошибка!

— Сейчас узнаем!