Они были немножко тобою,
И любил я их только за это.
Смотрел на них и знал, что где-то
Есть ты…
И до сих пор, порою,
Мне кажется, что где-то есть.
В Москве или в Париже,
Пусть даже в Буэнос-Айресе
Ты, как одинокий парусник,
Как по ветру обрывок афиши,
И однажды придет долгожданная весть…
Но рыбки в зеленой воде –
Безмолвная мертвая память…
Осознанье, что ты в небытье
Опять содрогнуться заставит.
И я уже сам, словно мертвая рыбка,
Движусь ко дну, разлагаясь…
Но сквозь годы воды твою вижу улыбку,
И снова в мечтах забываюсь…
Воды слонам!
Гремит оркестр — барабаны, трубы,
И крутятся под куполом гимнасты,
А ты кусаешь нервно губы
И совершенно безучастно
Глядишь на клоунов, животных,
На танцовщиц и силачей…
И наплевать уже, что вы почти банкроты,
С тебя довольно шумных дней, ночей
И нескончаемого гула паровоза,
Аплодисментов, свиста, смеха, слёз
И запаха дороги и навоза,
И о всемирной славе грёз…
Пора. Цилиндр, красный фрак, перчатки.
Улыбка шире, голос веселей,
Поглубже в душу спрятать все печали:
«Мы счастливы приветствовать гостей!»
А в мыслях: «Шли бы вы все к чёрту…»
«Встречайте лучших цирковых артистов!»
И кровь сильнее давит на аорту,
И взгляд гимнастку в серебристом
Привычно ищет… Безуспешно.
Сбежала ночью с поезда с другим,
Оставив в одиночестве кромешном,
С вопросом «Был ли я вообще любим?»
И в недрах боли закипает ярость,
И зарождается в обиде жажда мести.
Ты знаешь, что простишь любую «шалость»,
Пойдёшь на всё, чтобы вы снова были вместе:
Найдёшь. Удержишь силой, если нужно.
А конкурента — предпочтёшь убить.
Она сочтёт, что ты повёл себя бездушно,
Но ей ли о душе судить…
Опущен купол. Отгремело представленье.
Проходит час — ты беспросветно пьян.
На днях твой цирковой мирок уйдёт в забвенье,
Да и тебя размечет жизни ураган…
И разбредутся безработных сотни -
Ты был для многих, как отец, как Бог -
Их ждут притоны, подворотни
И мили долгие дорог…
Ты был решающим моментом в их судьбе,
Но твой исход — он ею лишь решался.
Для них весь цирк держался на тебе,
Но для тебя — весь мир на ней держался…
М. Ю. Г
моё ты безумие,
моё ты несчастье.
ты, словно дитя неразумное,
навстречу любой напасти
бежишь, подставляя зубы,
не думая — как там дальше,
и сколько ещё осталось.
будто не знаешь, что смерть
придет к тебе раньше,
чем старость.
или же, зная, стараешься больше успеть?
насмеяться, напрыгаться, напиться,
накричаться, нагуляться, набеситься
на годы вперёд.
жизнь, как реку — бегом и вброд,
и чтобы брызги во все стороны,
и чтобы все запомнили
тебя таким -
верным себе,
гениально дурным,
с шутом в голове,
заместо царя.
и я точно знаю — не зря,
игнорируя боль,
ты сжигаешь себя,
как бенгальский огонь.
Лёгкое
когда снова сгустятся тени,
ты приходи.
урони больную голову мне на колени,
не думай, что было и что впереди,
словно бродячий кот, забежавший в подъезд
погреться,
из множества тихи мест
ты выбрал моё сердце
И вновь М. Ю. Г
зависть моя — чернее нефти -
к любому человеку, кто с тобою вместе
по жизненному шёл пути.
я могла бы, пожалуй, убить
любого из них за место
у твоего плеча.
и я готова кричать
до разорванных связок,
чтобы мой голос, в годах не увязнув,
добрался к тебе, -
наперекор судьбе -
вспыхнул в твоей голове
в момент,
когда всюду гасили свет.
как и твоя мелодия слов -
по коже мурашками — вновь
повторяет:
"Ты и это переживёшь…"
На секунду
над моим кораблём нависли
грозовые тяжелые мысли
бедный, бедный мой капитан
вы стали совсем человеком
мне жаль вас, так искренне жаль
О неприятном
весёлость моя, как гнойник,
нарывает, кров
днями, неделями
потом — ррраз — наружу
мерзкими брызгами
болезненная
резкая,
и вокруг сразу все
отводят глаза,
ведь невежливо прямо сказать:
«прикройте свою весёлость,
смотреть на неё невозможно!»
Лет через десять или больше
Лет через десять или больше
мы встретимся где-нибудь в Осло,
ты будешь бородой заросший
или — быть может — вовсе
сострижёшь свои длинные волосы.
Будешь в горы водить туристов
и, возможно, воспитывать дочку.
И только тогда я сумею
наконец-то поставить точку.
И тогда улетучатся сразу
дурные-хмурные мысли,
отпустит тревога-зараза,
и разбегутся все крысы
из моей грудной клетки,
и рёбер сухие ветки
станут вновь гибкими,
покроются липкими
юными листьями.
И я задышу, понимая,
что всё у тебя хорошо.
И рваные губы сумеют произнести:
«Прости».
А ты меня, возможно,
и не вспомнишь,
и это будет так естественно -
не нужно.
Ведь я — сказать по правде — не заслуживаю
быть прощённой и даже узнанной.
Как итог
я зверёк без когтей,
мне в детстве их выгрызла мать,
чтобы не мог нападать,
как итог — не могу защититься.
я зверёк без зубов,
мне в детстве отец их сточил,
чтобы я никого не убил,
пойти не могу на охоту.
я голый, без шкурки, зверёк,
старики её сдёрнули в детстве,
чтоб из норки сбежать я не мог,
чтобы не было "страшных последствий".
я озлобленный, мерзкий зверёк,
что пугается даже блохи
и умеет — всего лишь — писать
угрюмо-кривые стихи.