Неупокоенные

Минна, Кэролайн, Эми и Трентон ели прямо из ресторанных контейнеров и даже не потрудились выбросить пакеты, а просто свалили их в кучу в центре стола. Трентон ел сэндвич с сыром на белой булке. Он жевал задумчиво и шумно, временами расплавленный сыр капал на бумагу, в которую был завернут сэндвич. Капли стекали на стол и застывали в форме белого цветка неправильной формы.

Кэролайн ела макаронный салат – как невольное напоминание о вкусовых пристрастиях ее бывшего мужа – и горячий куриный суп и все дальше уходила от действительности по мере того, как пустел ее стакан с водкой. Минна взяла шеф-салат и жаловалась на то, что он был ужасно приготовлен. Эми кушала запеченные зити в томатном соусе, отчего ее губы были перемазаны красным – создавалось впечатление, что у нее был второй рот.

Сандра скучает по выпивке. Я скучаю по еде. Это странно – при жизни хорошим аппетитом похвастаться я не могла. Даже когда носила Мэгги, я почти не хотела есть, просто иногда что-то перехватывала. Мой врач сказал, что я самая худая беременная женщина из всех, что он видел. Все девять месяцев я питалась консервированным зеленым горошком, тунцом и еще немного пила пиво. Это все, что я могла есть. И да, в то время мы особенно не заботились о том, как алкоголь повлияет на ребенка.

А теперь все, о чем я могу думать, – это жареная свинина с подливкой, картошка с маслом, мамин рождественский хлеб со специями, глазунья с высокими желтками цвета заходящего солнца, тосты на свином сале, первые персики нового урожая, миски со сливками и воздушное печенье.

Я помню, как мы с Эдом в первый раз ужинали, сидя у нашего черно-белого телевизора с двенадцатидюймовым экраном, и как ели со стоящего на коленях подноса поджаренную гороховую кашицу. И еще помню, как впервые летела на самолете проведать Мэгги, мне тогда было уже за пятьдесят: там были новые удобные сиденья и улыбающиеся стюардессы. А также пюре, серый плоский кусок индейки и желе – каждое блюдо в отдельной части пластикового контейнера. Если вы спросите меня, что такое современность, я скажу: бесконечное отделение одного от другого.

Йогурт, черника, маргарин и брюссельская капуста.

Я все помню.

Медный чан: мама подарила мне его на свадьбу. Она пришла тайком, чтобы отец не знал («Помогай тебе бог» – это были ее последние слова, сказанные мне).

Большая кастрюля с чугунными стенками: на большом пальце набухает волдырь от ожога, красный, блестящий и тугой, как голова новорожденного.

Окно: открывалось прямо над плитой. Запах куриного жира и растительного масла. Голубые колумбины поднимались к подоконнику, тени снаружи были длинными и светло-лиловыми.

Одна тень была больше остальных и быстро увеличивалась – это Эд возвращался домой.

Так было каждый день нашего тридцатичетырехлетнего брака, за исключением того периода, когда Эд уходил на войну. Тени на холме становились длиннее, на кухне было очень жарко и вкусно пахло: когда были деньги – мясом, когда их не было – старым салом и картошкой. Одна тень удлинялась все больше, как растекающееся пятно краски, пока не доходила до двери и не становилась человеком.

– Что у нас на ужин? – спрашивал Эд, когда был в хорошем настроении. А затем скидывал куртку, расшнуровывал ботинки и аккуратно чистил их щеткой для обуви, которая лежала возле кухонной двери.

Если он был в дурном расположении духа или если он приходил нетрезвым, то он кричал: «Какого черта тут так воняет? Что за гадость ты там приготовила?»

Но сначала настроение у Эда всегда было хорошим. У нас был собственный дом, и мы были вольны делать все, что захотим. После первого дня работы Эда в магазине Вулворта (мы закупили половину мебели там – половину взяли по скидке, другую половину – в кредит, она пахла лесом и полиролью… Столько воспоминаний приходит разом, они толпятся у меня в голове!) я набрала большую пригоршню цветков и листьев полемониума – краешки листьев были хрупкие и потемневшие, они напоминали древние копья – и украсила ими старый камин, который к тому времени не разжигали уже лет двадцать.

– Что у нас на ужин? – спросил Эд и скинул куртку. Эд Ланделл был самым красивым мужчиной, что я когда-либо видела. И каждый раз, когда я на него смотрела, могла думать только о том, какая я счастливица, что он выбрал именно меня. У него были иссиня-черные волосы, волевой подбородок и глаза орехового цвета.

– Курица, – ответила я. Сколько счастья было в этом слове! Вот она – взрослая жизнь: я отвечаю своему мужу, что сегодня приготовила на ужин. Мне было двадцать лет, и я верила, что мы будем счастливы всю жизнь.