Неупокоенные

Кэролайн обернулась и увидела, что дочь тоже спускается по лестнице. Эми пыталась выбежать вперед, но Минна виляла из стороны в сторону, как хоккейный вратарь, не давая ей этого сделать.

Конечно, Минна на стороне Трентона. Всем понятно, что он начал рыскать по местам, где его не должно быть, только потому, что теперь он – законный владелец дома. Кэролайн почувствовала гнев, который стер подчистую весь страх за сына.

Этот дом был вечной причиной их ссор с Ричардом. Она не хотела переезжать из их дома с аккуратной лужайкой, который находился в солнечной Калифорнии в отличном тихом районе совсем недалеко от моря. Ей очень нравилось помещение охраны, где вежливые молодые мексиканцы сверяли имена со списком при каждом въезде на территорию района. И всякий раз, возвращаясь домой, она чувствовала себя приглашенной на закрытое модное мероприятие, где вход был только по спискам.

А потом Ричард решил, что хочет вернуться в Нью-Йорк, поближе к тем местам, где он вырос, и приволок ее в другой конец страны, в этот ужасный, темный, пыльный дом, кишащий мышами и термитами. С отоплением тут были сильные перебои, протечки были нередки, а также была масса проблем с водопроводом и канализацией.

Она объявила войну. Сначала Ричарду: Кэролайн отказывалась спать с ним почти два месяца, но потом поняла, что эта тактика его только веселит – он явно получал то, что хочет, другим способом. Тогда она объявила войну этому дому. Она переклеила обои по своему вкусу, сделала перестановку и заменила часть мебели, поставила лампы везде, где это было возможно. Раньше она ничем подобным не занималась – в Калифорнии были садовники и декораторы, которые говорили, какого цвета подушки лучше положить на диван. А Кэролайн оставалось только соглашаться с ними или нет. Но в новом доме она вошла во вкус, у нее стало получаться.

Всю весну она занималась садом – впервые в жизни – перевозила на тележке землю и удобрения, сажала новые клубни растений, пропалывала и окучивала, выпалывала кислицу, проклинала веронику за то, что та не хочет цвести, и пыхтела над клумбами.

И со временем полюбила этот дом. Ей нравились все эти комнаты, залитые светом по утрам, как густым сиропом, нравился запах сада после грозы и аромат осеннего леса, такой насыщенный и глубокий – в Калифорнии такого нет. Она даже полюбила скрипучие половицы и гудящие трубы, которые как будто переговаривались на своем языке.

Кэролайн полюбила первый зимний морозец, который рисовал на окнах узоры, и пить кофе по утрам в теплых носках, полюбила хлопок и его семена, мягкие и пушистые.

Но она продолжала притворяться, что ненавидит этот дом и что Ричард привез ее против ее воли. Это давало Кэролайн власть над мужем. Она притворялась, что была счастлива наконец-то съехать от него с Трентоном на Лонг-Айленд, хотя это разбило ей сердце. Она хотела, чтобы он чувствовал вину, несмотря на то, что на самом деле она была счастлива – именно этот дом сделал ее по-настоящему счастливой.

И Ричард понял наконец, что дом был для жены обузой. Во время одного из их разговоров после развода он извинился перед ней.

– Не надо было увозить тебя из Калифорнии, – сказал он жалким, извиняющимся голосом, – ты всегда ненавидела это место. Наверное, мне стоило к тебе прислушаться.

Кэролайн чуть было тогда не закричала: «Нет! Ты ошибаешься! Я очень скучаю по Коралл-Ривер. Каждый день скучаю». Но было слишком поздно признаваться во лжи, которую она упорно подпитывала все это время. Эта ложь стала неотъемлемой частью их отношений, почти как третий ребенок.

Теперь Ричард мертв. Он никогда не узнает правду, а дом достался Трентону.

Он хотел ее наказать тем, что она не сможет вернуться? Или действительно думал, что дом был ей противен?

– Тебе не стоит здесь быть, – сказала Кэролайн, головная боль только усилилась, – не надо тут копаться в старье.

– Я же сказал, что прибирался, ясно? – отрезал Трентон, давая понять, что тема исчерпана. Гнев и боль теперь бились о черепную коробку короткими импульсами как будто прямо между глаз Кэролайн. Она и так с самого приезда тут вкалывает! А Трентон опять надулся и снова пытается сделать несчастным себя и других, прямо как муха в тарелке с супом – ни себе, ни людям!

Хотя едва ли что-то стало хуже после аварии. Он по-прежнему часами просиживал за своим компьютером – один бог знает, что он там делал (смотрел порно наверняка), на все вопросы отвечал односложно, про Андовер вообще не рассказывал и только говорил, что не хотел туда возвращаться.

– Я хочу, чтобы сегодня ты помог Минне, Трентон, – строго сказала Кэролайн. Она помнила, что она все-таки его мама и может говорить ему что делать, – я хочу, чтобы ты упаковал все коробки. И не желаю слышать никаких жалоб! И убери стекло.

– Я же сказал, это не я…

– Просто сделай это! – перебила Кэролайн.

Трентон пробормотал что-то себе под нос, тихо, чтобы она не услышала. Но ей уже было все равно. Она приструнила Трентона и теперь могла пойти наверх, дать отдохнуть ногам и выпить в тишине и спокойствии.