Дирижёр быстро подхватил бутылку, подтянув её к животу.
— А как открыть‑то? — На бутылке была пластмассовая пробка.
— На. — Старшина выхватил из нагрудного кармана ножик-бабочку и лёгким движением одной кисти умело его открыл.
Движения его руки были настолько быстры и безукоризненны, что у меня перехватило дух. Дирижёр взял протянутый нож и также виртуозно, в два приёма, открыл бутылку. Теперь была очередь удивляться старшине. Я прикрывал стол своей спиной, Дирижёр разливал содержимое бутылки в единственную кружку, которая быстрым шагом прошла по кругу. Старшина пить не стал, поднялся и, спрятав свой привлекательный нож в карман, подошёл к Третьему.
Третий же снял куртку и сел на неё, подобрав под себя по-восточному ножки. Перед ним находилась его индивидуальная гора жратвы, над которой он возвышался, как шах, — лицо властителя было просветлённым, а челюсти, ритмично работая, тщательно пережёвывали пищу. Периодически, подавшись чуть вперёд, он выбирал лакомый кусочек, тщательно осматривал его и аккуратно клал в рот.
— Ты чего выбираешь? Прошло пять минут, а ты ещё ничего не съел! Так в армии и с голоду помереть можно. Давай-ка, друг, я тебе помогу, начнём отсюда. — Старшина серьёзным голосом наставлял Третьего. Сам он присел возле него и начал подавать всё, что попадало под руку.
К ним медленно подтянулись два наших сержанта, ефрейтор остался на месте. Мы внимательно стали следить за их действиями. Старшина и сержанты разговаривали с Третьим громко и нарочито ласково. Все слышали их реплики — диалога у них не получалось, так как основной участник вынужден был перемалывать пищу, как мясорубка мясо перед Новым годом.
— Ты, братишка, ешь, ешь, не стесняйся.
— До завтрака кормить не будут.
— Мы б тебе помогли б, но у нас скоро обед, а обед солдат обязан съесть сам.
— У тебя вон сколько на обед, ты, дружок, старайся.
— Тебе повезло, у других ни хрена нет, а тебе вон сколько привалило!
— Ты, братишка, ешь, ешь, не стесняйся…
Каждая реплика подкреплялась какой‑нибудь снедью, которая направлялась ему прямо в рот. Задача Третьего заключалась лишь в благодарном перемалывании пищи.
— Видишь, как твои товарищи о тебе позаботились: не пожалели самого вкусного и жирного.
— Что, запить? Сейчас запьёшь! Федулов, дай-ка нам компотика, запить. — Ефрейтор покопался в одном из пакетов и, воровато прикрываясь от офицеров спиной, принёс бутылку вина.
— Ну-ка оформи. — Старшина посмотрел на Дирижёра, тот резко подскочил, и в мгновение ока бутылка была открыта.
— Куделин, подай-ка кружку, а то нехорошо, дали всё, а снаряд забыли. — Старшина откинул руку в мою сторону, словно хотел дотянуться через стол. — Ты не стесняйся, я с тобой как с другом выпью, — успокоил он Третьего и подставил поданную кружку Дирижёру.
Тот быстро налил до краёв и присел рядом с одним из сержантов. Я тоже решил остаться на представлении до конца. В образовавшемся вокруг Третьего круге было ещё одно место, туда я и пристроился, но так как от сидения на корточках у меня быстро устают ноги, то я присел на коленки и стал, как из партера, наблюдать за этой трагикомедией. Старшина немного пригубил из кружки и поднёс её ко рту Мясорубки. Мясорубка молча покачал головой, как бы говоря: «Большое спасибо, но я не очень хочу пить».
— Что ты, не стесняйся, мне приятно тебе помочь! — произнёс старшина, словно он вот сейчас ослеп и оглох.
Мясорубка приоткрыл своё переполненное впихное отверстие, и Глухой принялся медленно, чтоб не выплеснуть через край, вливать «компот». По мере наполнения Мясорубки живительной влагой в отверстии стали образовываться проталины, и в скором времени горловина вновь опустела. И сразу же услужливые руки продолжили подавать новые деликатесы, но как только производительность Мясорубки падала, в неё вновь по глоткам вливали средство для смазывания шестерёнок. В результате на не моём уже рюкзаке осталось незначительное количество еды, а когда у Мясорубки на очередной протянутый в его сторону кусок начались рвотные конвульсии, старшина отвёл руку дающего в сторону и произнёс: «Ну, ты не видишь, что человек не может! Вообще, что вы на него навалились?!».
— Так мы ж, товарищ старшина, к нему от чистого сердца, видите, его хулиганы обидели, заставили насильно делиться, а мы что? Мы ничего! Мы у них отобрали и ему всё сполна вернули!
— Если вдруг его не к нам распределят, то кто за него заступится?!
— Вот мы и помогли ему всё это спрятать, чтоб больше на его родное никто не зарился!
— Ладно, я вас понял, вы всё сделали правильно по чести солдата. Ты тут у себя приберись, а мы уж пойдём, покомандуем. — Наши командиры встали, за ними поднялись и мы.
Лица временных начальников отливали озорным задором, глаза сияли шалостью, которая удалась. Я получил полное удовлетворение, Третий — справедливое возмездие, а все мы — правильное учение. Проще говоря: «Один будешь жрать — подавишься!».