Неужели это я?! Господи...

Покровка… Маросейка… Колпачный переулок… Старосадский, Потаповский, Армянский… Окна моего номера в гостинице Белорусского посольства выходят в Армянский, прямо на дом-усадьбу Тютчева, а вот там, чуть левее – Сверчков переулок. Если идти по нему, а потом свернуть направо, мимо усадебного дома со львами на воротах, выйдешь на Покровку, затем налево – и вот он, мой дом № 11, где аптека. Где когда-то земля во дворе была пропитана запахом валерьянки, во дворе, где играли мы в «штандер» или гоняли теннисным мячиком в футбол, куда я вывел свой первый взрослый велосипед, сверкающий никелем, где бабушка кричала мне из кухонного окна: «Леля, иди обедать!» Помню, как смущало меня это «Леля» – девчачья какая-то кличка… Двор, куда ночами сорок первого года мама выводила меня с черного хода, а над нами было ночное небо, по которому шарили светлые лучи прожекторов, и мы ныряли в бомбоубежище; двор, по которому с бьющимся сердцем я шел, приезжая из Ленинграда, в предвкушении радостной встречи – и она всегда была радостной – с пирогами, разговорами с папой и мамой.

Потом их не стало, никого не стало… Я выходил во двор утром из опустевшей квартиры к моим друзьям – стае бездомных собак во главе с Бимом, ревностно охранявшим по ночам наш двор от чужаков. Собак кормил весь двор, и я в том числе…

Сейчас я уже не могу прийти к себе домой, не могу вдохнуть родной воздух… Не могу благодаря хитрости чиновников, лишивших меня моей десятиметровой комнаты, куда я в свое время перетащил все памятное мне, оставшись один…

Потому-то, когда приезжаю из Питера, то селюсь в Армянском переулке, чтоб хоть часик-другой подышать родным воздухом.

Но с каждым днем воздух меняется. Дышать все труднее. Все вокруг изменилось и продолжает меняться с каждым днем. Все теперь иное. Лучше или хуже – не знаю… Иное…

Множество ресторанов, кафе, бутиков, салонов, все пестрит яркими вывесками… Почему-то ресторанчики, кафе почти все на восточный лад, хотя тут бы уместнее что-то московское: Покровка все-таки…

Покровка забита миллионом машин, улицу перейти невозможно.

А где же мои москвичи-однокашники?

Разъехались все, забурели, опустились или вознеслись… Где мой Юрка, с которым так нелепо разругались и перестали общаться… А мне так всегда не хватало и не хватает этого общения.

А кого-то и нет уже…

Где эти московские земляные дворы с шарканьем ног под «Рио-Риту», «буханьем» домино?..

Ладно, пойду пройдусь…

Колпачный переулок. В здании моей бывшей школы – какой-то сверхбанк с охранниками, которые готовы растерзать тебя, если что не так… Напротив – псевдоготика: бывший райком ВЛКСМ, ныне – некий офис: охрана, минивэны с затененными стеклами, блеск стекла и металла; а некогда это был особняк Кноппа, владельца обширной сети магазинов канцелярских и школьных принадлежностей. «В магазине Кноппа выставлена жопа…» – горланила мама в компании подружек из школы-коммуны в красных косыночках.

А дальше, вниз по Колпачному, мимо Института питания (какое питание?! Да еще в институте?! В магазинах-то – комбижир грязными желтыми кусками, гнилой картофель да кости с бледными следами тщательно срезанного мяса… Да! Еще водяра и плавленые сырки «Дружба»), дальше – «хитрый домик»: то ли явочные квартиры МГБ, то ли гостиница для шпионов.

Напротив – это уже на моих глазах строилось за высоченным кирпичным забором с колючей проволокой наверху – пленные немцы построили громадный красно-кирпичный дом. Почему немцы? Уж больно хорошо, ладно положен кирпич, кирпичик к кирпичику, аккуратненько! Школа МГБ. Это великая тайна была. Но мыто, ребята из 324-й мужской школы, знали все: для обычного здания уж больно хорош был кирпич – гладенький, ровненький, красно-коричневый…

Колпачный упирается в домик-крошечку, «он на мир глядит в два окошечка»… Там, налево, – бывший Архив, где Пушкин выторговал себе право рыться в документах пугачевской поры… Рядом – дом и сад Мамонтовых, где художнику Левитану была построена мастерская. Здесь нас с мамой холодной осенью 1941 года застала первая воздушная тревога.

Дальше вниз – сады Шуйских и дом Шуйского, могучий, неприступный.

Дальше – дом, где жил мой одноклассник Володя Смирнов, красивый губастый мальчик, тщательно скрывавший, что отец его – священник ближней церкви; Володя погиб нелепо, страшно…

Дальше – Солянка, Хитров рынок…

Но стоп! Стоп!

Ничего этого уже нет, все иное: «бьюики», «белые воротнички», холдинг-центры, уик-энды… И кому я нужен со своей старой Москвой? Я, странный медленный пешеход. Стоп!

«Другая жизнь»

Яркие впечатления: лето в Пушкине, Студия, Тбилиси, «Синяя птица», бомбежки, – вспоминать легко.

Гораздо труднее вспоминается обычная, рутинная, трудовая жизнь… Да, именно так: трудовая рутина. И все падения, взлеты, радости и беды – все в одной череде: работа, работа…

Итак: во МХАТ меня не взяли.

Таню Доронину тоже не взяли, хотя она, несомненно, проявила себя ярче всех среди наших девушек. Причина мне неизвестна. Театр… Интриги, интриги…