Неужели я умру?

И как только я сделал шаг к выходу, чтобы поскорее покинуть занудного старика, ко мне неожиданно пришло решение повернуть ситуацию в свое русло. Прежний, я затаил бы презрение и послал бы все проклятия на голову обидчика. Но, возможно, он этого и ждал. Я посмотрел на хозяина другими глазами. И вот что увидел — одиночество. Он защищал свою слабость. Я был уверен, что ему, как воздух, было необходимо внимание. Я не стал долго раздумывать и поинтересовался:

— Это вы сделали эти чудесные рамки?

Растерянность выбрала новую жертву, и она, сбитая с толку, принялась выяснять причины внимания:

— Все до единой! Вот этими руками! Зачем ты интересуешься?

— Я хочу сделать подарок месье Деданжу и купить у Вас эту замечательную рамку!

— Для этого мне нужно увидеть картину, чтобы превратить это в одно целое.

— Хорошо, я вернусь к вам позже. Кстати, меня зовут Шаду? А вас?

— Меня — мистер Чегони. Возвращайся с картиной…

Я заметил, как старик почувствовал определенное чувство стыда за свое поведение. Он спешно повернулся ко мне и неряшливо продолжил свою работу.

И снова это чемпионское чувство, но не от того, что я застыдил хозяина лавки, а потому, что в очередной раз осилил себя. Вернувшись в мастерскую месье Деданжа, я без раздумий выбрал, пожалуй, самую ценную работу маэстро — портрет его жены. Мне придавало силу предвкушение увидеть счастливое лицо месье. Я со всех ног бежал к моему новому ворчливому знакомому.

— Вот она, мистер Чегони! — захлебываясь, я звонким криком поднял на уши серый подвал.

— Посмотрим, что можно придумать.

Ворчун долгое время рассматривал изображение, медленно почесывая подбородок. Затем глухо щелкнул пальцами и удалился в подсобное помещение. Как будто в ожидании вердикта, я испытывал волнение.

Чегони появился, держа в руках восхитительный багет, который сразу же покорил меня своей идеальностью. Узоры в виде лепестков были заботливо вырезаны. Казалось, что они дышат и спустя время, увидев солнце, разрастутся. Золотистый цвет ослеплял своей гладкостью. Мастер решился воссоединить одинокие сердца, которые были созданы друг для друга.

— Это не просто рейка. Это то, что превратит портрет в произведение искусства! — с неопровержимой гордостью заявил Чегони.

Вот он последний штрих, которого так не хватало месье Деданжу. Штрих, который подчеркивал всю глубину творения. Завороженный, я не мог оторвать глаз от шедевра, будоражившего самые отдаленные границы моего сознания. Портрет оживал, повествуя историю жизни персонажа.

Течение времени было остановлено.

— Мистер Чегони, вы очень талантливый человек! Я благодарен Вам за столь чудесное произведение.

Угрюмая маска подлеца была разрушена. Теперь я видел другого человека, который светился изнутри. По-видимому, по той же причине, что и я. Чегони смог подарить частичку радости. Даже грубый, презирающий людей подвальчик стал представляться мне улыбчивым, загадочным местом, где рождается творчество.

— Шаду, я настаиваю, чтобы ты взял этот багет безвозмездно! И не спорь! Передай мои лучшие пожелания Деданжу!

Я крепко пожал руку мастеру, по-идиотски улыбаясь во весь рот. Пожелал всего хорошего и уже со знакомым мне чувством окрыленности выпорхнул из багетной мастерской «Палитра чувств».

Я продолжал путешествие, размышляя о прошлом и настоящем. Для человека, пробужденного ото сна, в этой жизни не существует случайностей. Каждый день — это урок, каждый человек — учитель. Если ты доверяешь и благодаришь путеводную звезду за освещение троп, то она продолжает развеивать мрак. Она огорчается, когда тебя одолевают сомнение и недоверие. Она отворачивается, когда ты неблагодарно утрачиваешь веру.

На другом конце города меня с нетерпением ждал мальчик, который с первых же секунд стал для меня символом той самой непоколебимой веры. Дети мудрее нас, дети смелее. Они не просчитывают пути к отступлению в своей голове, бездействуя. Дети исследуют. Обжигаются, набивают шишки, получают ссадины, но продолжают непоколебимо плыть в неизвестном направлении, в надежде наткнуться на новые земли. Но многих из них поджидает ловушка под названием «взросление», в которую их загоняют такие же, когда-то бывшие дети. «Бывшие» кричат об ужасах, которые поджидают на жизненном пути. Предлагают спасение за самую малость — частичку души. Кем был придуман конвейер, который столь жестоко, под фанеру вытачивает людей? Как мы превращаемся, сами того не замечая, в столь малодушных, прямолинейных созданий, которые обитают между полным надежд детством и разбитой сожалениями старостью? Многие теряют бесценный компас, которому просто нужно терпеливо следовать.

Ко мне навстречу с распростертыми объятиями мчался Ромаль. Ни капли сомнения, ни единого шанса на поражение — вот что отражалось на его лице.

— Шаду, я с самого утра высматриваю тебя в окно. Даже на обед не пошел!

— Я бежал к тебе со всех ног, мой друг!

— У тебя получилось? Я уверен, что по-другому быть не может!

— Вот, — я протянул компас и с неестественной важностью сказал, — мастер все починил, и приказал мне как можно быстрее тебе его доставить.