Неужели я умру?

На улице была крепкая зима, да такая, что, говорят, последний раз подобные холода были лет сорок тому назад. Плотным покровом улицы осыпал крупный снег, который подсвечивали огни сумеречного города. Я был очарован белой магией и жадно поглощал обжигающий холод, выдыхая остатки сырости тюрьмы. Морозный пейзаж заставлял меня забыть о назойливости любопытных газетчиков, замедляя время вокруг. Я поднял голову вверх и ощутил прикосновение умирающих снежинок, которые превращались в слезы на моих щеках. Мои руки обогревал хранитель моего сердца. Наверное, в этот момент Гелна не жалела ни капельки тепла для меня, я чувствовал это. И вот пробираясь, словно ледокол сквозь неприступный океан запорошенных снегом людей, мы смогли скрыться в недрах городской подземки.

Мое молчание было обусловлено накопившейся за долгие дни усталостью. Словно лежа в колыбельной, вагон метро убаюкивал меня своим монотонным качанием, принуждая насладиться сновидениями на время поездки. Не было сил даже думать о чем-либо, хотелось поскорей утонуть в в объятиях любимой. Поезд остановился, и безжизненный голос кондуктора объявил очередную станцию, вновь оторвав мою голову от плеча Гелны, служившего мне подушкой. Я приоткрыл слипшиеся глаза и взглянул на плакат, величаво возвышавшийся на фоне беготни. Очередная реклама безделушки. Мой взгляд невольно вцепился в лозунг: «Не упустите главное…» Пронеслась очередная бегущая толпа людей, которая напоминала мне бесконечные косяки испуганной рыбы. Все они выглядели одинаково серо, с повседневными, усталыми от забот лицами. Но вдруг среди этой армии недовольных близнецов блеснула апельсиновая голова, которая ловко прошмыгнула в самый эпицентр спешки. Меня укололо. Может быть, это плод моего уставшего воображения. Но фантазия поддалась сомнению, когда вновь из потока на секунду появилась фигурка маленького человека, в синем пальтишке с рыжей, как солнце на закате, головой. Резко вскочив, я прильнул к закрывшейся перед моим носом двери. Весь вагон зашуршал перешёптываниями. Медленно удаляясь от станции, я продолжал всматриваться в надежде увидеть ту самую фигурку. И вот снова она появилась и остановилась в самом центре платформы. Это он! Готов поклясться — это он! Я закричал:

— Ромаль! Остановите поезд, это Ромаль! Он там, на платформе!

Раздались крики возмущения пассажиров. Мои близкие попытались образумить меня, но бессмысленно.

— Я клянусь Вам, это был Ромаль. Я видел его собственными глазами…

Не было сил объяснять, и я уверенно дернул стоп-кран. Поезд взревел металлическим лязгом и остановился с пронзительным, ноющим скрипом, опрокинув часть пассажиров на пол. Я выскочил наружу и, задыхаясь, ринулся к станции вдоль рельсов подземки. Вскарабкавшись на платформу, я принялся расталкивать зевак в поисках моего маленького друга. Сквозь непрекращающийся рой людей смутно виднелась юная фигурка, которая стояла спиной и блестела тем самым «апельсиновым затылком». «Боже мой, как я ждал этой встречи!» — с этой мыслью я торопливо принялся пробираться через людские джунгли. Мое сердце замерло. Вот в двух шагах от меня стоит он: бедный, несчастный, уставший мальчик, обиженный проклятым городом, брошенный трусливыми ублюдками на произвол жизненной рулетки. Теперь все будет хорошо. Я медленно подошел и прикоснулся дрожащей рукой к плечу Ромаля. Дыхание отяготилось, а затем и вовсе замерло. Он медленно повернулся, меняя беззаботный взгляд на испуганный вид, исполненный недоверием, который обычно бывает, когда видишь незнакомца. Это был не Ромаль…

Не было даже малейшего сходства: рост был значительно выше, лицо на переходной стадии с противным пушком под носом, даже волосы выглядели сейчас больше каштановыми и волнистыми. Безумие накрыло мои глаза пеленой. Будто бы при виде оазиса в безграничной пустыне на мгновение я ощутил надежду, но, когда прикоснулся к ней, она рассеялась, как мираж. Я рухнул перед ним на колени и, закрыв глаза, зарыдал, всхлипывая:

— Ты не Ромаль, ты не Ромаль…

Глава 27