Неужели я умру?

— Нам нужно больше времени на поиски, а на моей проклятой работе с таким положением вещей, именуемым как «личные дела», никто не хотел мириться. Поэтому я просто плюнул на эту дыру и с чувством внутренней победы послал их к чертовой матери.

Мое лицо выразило непосильное удивление, которое остановило дыхание от неожиданности. Я смотрел сейчас на озорного мальчишку, в котором кипела жизнь, и этот героический сорванец был мой папа — Великий Эстиго.

— Я внезапно осознал, что попал в ловушку, которая долгие годы истощала мою жизнь, — продолжил папа. — Я просуществовал под покровом идиотизма, где тебя призывают быть никем, поощряя лишь твою вымотанность на благо бумажек. А ведь я когда-то ставил работу превыше всего, и она окончательно овладела мной, отбросив Вас на задний план моей жизни. Сколько же времени я продал этому дьяволу?

— Мне очень жаль, пап, что так вышло Я знаю, что все это ты делал ради нас…

— Нет, нет, нет! Здесь нет места для того, чтобы жалеть о чем-либо сынок. Я поступил впервые за долгие годы правильно, не прячась за своим тщедушием. Сейчас нет ничего важнее, чем ты и поиски бедного мальчика. И все мы это разделяем: и мама, и Гелна, и замечательный месье Деданж.

— Ты веришь, что его можно найти? — обнадеженно спросил я.

— Я уверен, сынок, и измученное сомнение даже не пытается проникнуть в мою голову.

Папа улыбался, держа меня за руку. И через его руки меня наполняла непоколебимая отцовская уверенность, наделявшая безмерной силой мою душу.

Затем папа, дождавшись моего воссоединения со спокойствием, продолжил:

— Шаду, я прошу твоего согласия стать твоим адвокатом. У меня не было толком никакой практики, но я чувствую, что мы добьемся твоего освобождения, сынок. Прошу, дай мне шанс.

Я видел, как отец пылал изнутри огнем справедливости. Когда-то он отказался от мечты перед лицом неудачи и на долгое время стал рабом обстоятельств, но сейчас Эстиго требовал реванша. Недолго думая, я ответил, вызвав очередной всплеск силы в глазах папы:

— Пап, я даже не могу представить, кто еще, как ни ты, сможет отстаивать меня перед лицом правосудия.

Уже уходя, отец внезапно, будто бы опомнился, повернулся ко мне и протянул сверток, аккуратно перевязанный архаичной веревочкой.

— Чуть было не забыл. Мисье Деданж просил предать тебе послание. И всё же он восхитительный человек, сынок. Напоминает мне Бродо…

«И мне…» — мысленно подумал я и аккуратно сжал в руках сверток.

Маэстро говорил мне, что только на бумаге можно излить глубину мысли, запечатлеть прикосновение души: «В минуты, когда тебе плохо, — молчаливо поделись чернилами с белоснежной гладью, в минуты радости — поблагодари за то, что лист понимающе выслушал тебя. И тогда ты почувствуешь просветление, единую симфонию тела и духа».

Я открыл очередное послание моего наставника и жадно углубился в него своими глазами: