Неужели я умру?

Признаться, мне не нравилась расчетливость моего друга, звучала она довольно-таки безжизненно. Мой Вестос возмущался, вызывая душевное беспокойство. Но я понимал, что, к сожалению, этот город существует по определенным законам, которые невозможно было беспрепятственно обойти, по крайней мере, я не знал как. Моя доверчивость и открытость погубили бы меня на первых же подступах к неведомому механизму, так называемой взаимовыгодности. А вот Лимерцию это было под силу, он умел прятать душу от грязных лап, приспосабливаясь к условиям жестокой среды выживания и ловко маскируясь в ней. От природы он обладал смекалкой и здоровой хитростью, которые не раз вытаскивали его из передряг. Легко и непринужденно он порабощал доверие людей, обольщал своим лукавым обаянием, паразитировал за счёт любви. Словом, талантливый продавец воздуха. Сейчас в нем шипел азарт, который выпускал языки пламени. Его вторая, расчетливая, половина принимала вызов и рвалась в бой, источая агрессивный энтузиазм. Лимерций попросил лист бумаги и ручку. Затем удалился в одиночество для разработки своего гениального плана наступления.

Глава 29

Как и ожидал Лимерций, мистер Руст откликнулся только на третье письмо, в котором доминировали такие знаменитые корыстные слова, как выгода, деньги, покупатели, продажа, доля и т. д. Наш двуличный партнер отправил ответ с лаконичным содержанием шаблонных строк, очевидно написанных его помощником. Строки эти выражали интерес к нашему бизнес-проекту. В конце письма было назначено время встречи. Мистер Руст намеревался лично посетить мастерскую, чтобы оценить уровень инвестиций и в случае перспективности дела обговорить условия. Сообщение заканчивалось лицемерной благодарностью и корявой, дрожащей подписью. Папа не скрывал своего беспокойства. Он характеризовал эту затею не иначе как сделку с дьяволом, вызывая у Лимерция непроизвольную насмешку.

Подготовка к визиту шла полным ходом. Уборка проводилась уже в четвертый раз: каждый сантиметр начищался до безупречности, обрывки бумаги собирались в очередные снежные горы. Привычную обшарпанность стен сглаживал валик с краской. Окна были открыты нараспашку — выветривались пыльные клубы от библиотечного реквизита. Та самая комната, которую я окрестил «темницей месье Деданжа», теперь переродилась в красочный выставочный зал, где мы решили расположить пейзажи города. Месье Деданж радовался преображению помещения, хотя в его глазах виднелось еле уловимое послание: «Я буду скучать по былому творческому беспорядку и таким же, как и я, порабощенным тяжестью времени стенам».

В главном холе, который я называл «чистилищем Деданжа», все произведения были расставлены вдоль стен и помимо естественного солнечного света, пронизавшего стеклянную крышу, подсвечивались точечными лампами, придавая дополнительной яркости деталям. Здесь мы расположили портреты, за исключением двух работ: портрета супруги маэстро и моего новорожденного произведения «Отец и сын». Мы приняли совместное решение спрятать их подальше от недобрых глаз. Практически для каждой картины мистер Чегони выпилил багет и подставку. Облаченная в сверкающие рыцарские доспехи, боевая шеренга верхом на доблестных скакунах — вот, что теперь я видел перед своими глазами. Сами того не ожидая, мы были поражены лучезарностью мастерской. Суета прекратилась, сменившись томным ожиданием.

— Будет лучше, если мы с мамой уйдем, я могу все испортить, — торопливо произнес папа.

— Я понимаю… — не сумев скрыть разочарования, сказал я.

Присутствие родителей, несомненно, прибавило бы мне уверенности, но, зная, сколько яда мистер Руст впрыснул в жизнь папы, лучше было не пересекать их дороги.

— Главное, будь осторожен с этим человеком, не раскрывай душу.

— Хорошо, пап, не беспокойся…

Спустя час, точно в назначенный срок, раздался стук, который отразился вспышкой в моих глазах. Все резко зашевелились, настраиваясь на нелегкую встречу. Я торопливо ринулся к двери. За эти секунды я проиграл тысячи сценариев в голове: от крушения моих надежд до фурора в благородном начинании. Набрав полные легкие воздуха, я ощутил пульсацию взволнованного сердца. «Не знаю, прав я или ошибаюсь, Вестос, но прошу тебя, дай мне душевного спокойствия сейчас!» — с этой мыслью я открыл дверь самому влиятельному человеку в Хегри.

Мистер Руст уверенно шагнул в комнату, встречая ослепительной улыбкой всех присутствующих. За ним незаметной тенью прошмыгнул его помощник.

Силой сжимая распадавшиеся от неуверенности слова, я почтенно обратился к гостям:

— Спасибо за то, что Вы откликнулись на наше приглашение. Мистер Руст, меня зовут…

— Шаду, я так полагаю! О, я наслышан о Вас — пристально следил за вашим судебным процессом. Признаюсь Вам откровенно, я был на Вашей стороне с самого начала. Проклятые газетчики так и норовят раздуть очередную интригу, невзирая на чужое горе. Но Вы стойкий человек!