Нева и янтарный дельфин

Но пять утра – это ещё слишком рано, в это время просыпаются только лишь чайки. Они облепляют коньки крыш  и устраивают истошную перекличку. С непривычки может показаться, что это вовсе никакие не чайки, а дворовые коты – так чудно и не по-птичьи выходит у них этот характерный клич. Они сидят все на своих заранее прописанных местах и переговариваются друг с другом, будто обсуждая свежие новости, подражая звукам такой же огромной (размером с некрупную собаку) чайки с другой крыши, договаривая ее птичьи «фразы». Они будят каждого, кто пока не привык к этому пронзительному гомону, но при этом их крики кажутся неслышными для местных – они просто давно считают их частью местного сюжета. Планируя между крыш, чайки, как заправские сплетницы, успевают обсудить десятки своих тем и, порой, здесь же на крышах перекусить, поделившись друг с дружкой свежим рыбным уловом, ухваченным прямо тут же в мелких волнах у пирса.

Потому в 5.20 придётся поначалу проснуться. Плотно закрыв окна, можно урвать для сна ещё час-полтора – до того самого боя колокола на главной башне. Оповестив горожан о начале очередного дня пятиминутным соло в семь утра, он будто осязаемо переключает некий тумблер на режим бодрствования – тут же, наконец-то дождавшись команды, открываются ставни и двери лавок. Через дворы и худосочные коридоры в магазины начинает из рук в руки передаваться товар – сетки со свежим звенящим уловом ракушек, паллеты с дрожащими водянистыми кальмарами и осьминогами, переливчатые гроздья сибаса и дорады, в другую дверь устремляются покрытые испариной бутылки со свежим молоком, из многочисленных фургонов появляются и мигрируют лотки с овощами, ароматными фруктами, свежими пушистыми травами… Так начинается торговля на рынке. Сонные, но уже заинтересованные в новом дне и несуществующих новостях люди тянутся через пекарни и газетные лотки за столики кафе. Аромат выпечки и кофе ощутимо уплотняется в воздухе, нетерпеливые клаксоны авто и мотоциклов бодро приветствуют водителей и пешеходов, перекрывая гомон чаек.

Дети в таких городках растут как трава – большую часть времени будто даже сами по себе – проводя  дни напролёт на улице. Подобно гонимому ветром по пыльной дороге клубку сухоцветов и листьев, только не с тихим шорохом, а с диким улюлюканьем и под раскаты безудержного смеха катятся в погожий день по переулкам и дворам охапки детей. Компании их разновозрастны и часто многонациональны. Но ни десятилетняя или больше того разница в возрасте, ни разные языки не мешают малышне дружить – языки соединятся в один общий понятный им одним секретный диалект из смеси всех возможных и никогда не существовавших, а возраст будто усредняется. Никто не круче – малышня взрослеет быстрей, впитывая заветные уменья и секреты, а у старших завидно удлиняется детство…

Если бы вы увидели такую вот детскую стаю в Читтамельоре, то среди прочих выцветших на солнце голов, облупленных носов и ободранных коленей точно заметили бы одну девочку, точней – сначала услышали бы. Этот пронзительный и искрящийся, накатывающий звонкими волнами смех не спутать с другим. Начинаясь как обычное детское веселое хихиканье, он вдруг становился на два тона ниже и превращался в заразительный хохот, увлекающий за собой всякого, кто его услышит и не оставляющий ни единого шанса на грусть. Так могли смеяться лишь герои классических диснеевских мультфильмов, только когда они (мультфильмы) были ещё черно-белыми, зато девочка Нева была ещё какой разноцветной.

В свои десять лет Нева несильно отличалась от себя пяти- или семилетней – та же длинноногая худоба, разнодлинные светлые вихрастые волосы, периодические часто спутывающиеся на макушке, а в другие дни лежащие идеальными локонами. На первом же солнце веснушки с ее носа разбегались по щекам, а брови и кончики длиннющих изогнутых ресниц выгорали добела, делая голубизну глаз ещё острей и прозрачней. Поскольку эти глаза не всегда были достаточно внимательны, а мир вокруг представлялся ежедневным приключением, то ее загорелые тонкие ноги вечно были в ссадинах. Друзьями Невы с раннего детства были преимущественно мальчишки, да и ее саму часто не признавали за девочку – буйный нрав, немного дикарские повадки, да незамысловатый гардероб, максимально подходящий для лазания по заборам, делали своё дело.