Невенчанная губерния

Трудно подсмотреть тот момент, когда лопается огромная почка каштана и из неё выпадает вдруг ещё смятый в гармошку пронзительно зелёный лист… Люди, которые знают, где и как рыть колодцы, убеждены, что нет ничего более таинственного и прекрасного, чем рождение подземного ключа — когда на дне пока всего лишь глубокой ямы вдруг начинает темнеть, напитываться влагой глина, оживают, омываясь и покачиваясь, комочки земли, вздувается, расползаясь по дну, грязная кашица, и в ней мелькнёт, как искра, просвет незамутнённой струи… Он начинает расширяться, отгоняя в стороны мутные завихреньица, и над крохотным пока что озерцом вздувается хрустальный бугорок подземного ключа. Пульсируя над овальным отверстием во чреве земли, он родит источник жизни — воду. Пройдёт совсем немного времени, ключи родника укроются под слоем воды навсегда и будут долгие годы пополнять его, оставаясь невидимыми.

Вот такую пору пробуждения к жизни переживала Анна. Её тесноватое, линялой голубизны платьице в глазах Шурки выглядело истончённой кожицей почки, из которой вот-вот развернётся прекрасный лист. Парня тянуло к ней, она была для него земным воплощением прекрасного и, разумеется, весьма далёкого будущего. Потому и решил не возвращаться в их дом. Такое время… Он сам летит в вихре событий, как раскрученный при игре в орлянку пятак: может упасть и орлом, и решкой.

Но вот Трофимович на пороге, и Шурка, бормоча «да нет», «да мне неудобно», натягивает сапоги, надевает свою шинель со споротыми погонами.

Анны дома не было. Вначале он даже вздохнул с облегчением. А хозяин расстроился. Ужинали молча, невольно прислушиваясь, не захрустит ли снежок на дорожке у дома. Ефимия Петровна разлила в глиняные миски щи, поставила холодную картошку. Шурка выложил сухари и солёную рыбу — профсоюзный паёк.

Разговор не клеился и после ужина. Конечно, какие-то слова произносили. Хозяин пояснил, что в бревенчатой пристройке он давеча приубрал, и теперь гость может там устраиваться, возвращаясь хоть среди ночи. Это сын когда-то смастерил себе комнатушку.

В целях экономии керосина лампа горела еле-еле. Надо было идти спать, но каждый ещё чего-то ждал. И дождались. Стремительно приближаясь, послышались звуки шагов, скрипнули половицы на крыльце. С необычной для её возраста сноровкой метнулась в коридор Петровна.

Посиневшая от холода, но сияющая возбуждением, переступила порог Анна. Сдёрнула платок, сбросила по дороге короткое пальтишко и — к духовке. Опустила за спиной руки, прижимая раскрытые ладошки к ещё тёплой плите.

— Царь отрёкся от престола! — Эту новость она с трудом донесла только до порога. Уже пристраиваясь у плиты, продолжила: — В пользу брата Михаила.

— Чушь всё это, — скривился Егор Трофимович. — Вчера надо было думать. А сегодня уже есть Временное правительство.

— Я сейчас с вокзала… Выступала на митинге. А тут как раз приехал Гучков из Пскова, прямо от царя — на митинг. Все: «Ура! Александр Иваныч!!» Вроде отшибло им память. Расхорохорился он и закончил: «Да здравствует император Михаил!» Ну, тут ему и дали! Чуть с трибуны не стащили, не смотря, что министр. Если бы не юнкера из охраны… Один мне больно прикладом по руке ударил.

— С Михаилом это у них не пройдёт, — отозвался отец. — А ты будь поосторожней. Все разговоры про учредительное собрание — так, а первым делом эти временные будут на нас какого-нибудь Кавеньяка подыскивать.

Шурка, к стыду своему, не всё понимал в их разговоре. Он смотрел на Анну — и душа ныла от счастья. Вспомнил, как согревал ей руки на площади возле Таврического, и сам испугался. Сейчас позволь она дотронуться до мизинчика — кажется, неделю бы приходил в себя.

Он подбирал для неё такое имя, которым её никто не называл. «Аня» или «Аннушка» не подходили по причине своей мелкоты. «Нюра» — грубовато. Этими мыслями Шурка тешил себя, когда в доме все уже успокоились. Он лежал на топчане под хозяйским кожухом в бревенчатой комнатушке, своего рода чуланчике, пристроенном к торцовой стене. И вдруг представил себе, как бы он сказал ей «Нюся»… От одной этой сладкой мысли в жар бросило.

…На следующий день стало известно, что и Михаил отрёкся от престола — в пользу Временного правительства.

Пошли на убыль демонстрации и митинги. Солдат, получивших «гражданские права», загнали в казармы, по фронтам разъехались комиссары правительства князя Львова, чтобы вдохновить армию на войну до победного конца. В заводских цехах возобновилась работа. Фёдор Васильевич Китаев стал опасаться, как бы Шурку не сцапали. Он достал ему картуз, старый ватный бушлат, а позже — документы инвалида по контузии.

Завод работал в одну смену — с семи утра до семи вечера. Так что дружинники, а их записалось человек до ста, приходили на занятия вечером. Их часто посылали что-то охранять, следить за порядком на митинге… В городе участились грабежи, и заводскую дружину призывали на помощь только что созданной рабочей милиции.