Невенчанная жена Владимира Святого

– А кого крестить? Дружина, что со мной пришла, крещена еще в Киеве, а Сарск трогать нельзя. Это не Киев, их в Неро не загонишь. Там у волхвов сила, с ними ссориться негоже, не то и в Киев сбежать не успеешь… Пусть себе, Ростов все больше поднимается, бояре, что ко мне перебрались, тоже крестятся помаленьку, купцы крестятся… Остальные горожане понемногу в церковь ходить стали.

В голосе сына звучала такая спокойная мудрая уверенность, что отец поразился. Перед ним сидел повзрослевший настоящий князь, которому подвластны даже такие медвежьи углы, каким были мерянские земли.

Что мог ответить князь Владимир? Только кивнул согласно:

– Вам с Блудом виднее. Только не тяните все же с крещением, как бы вас волхвы не пересилили.

Ярослав пожал плечами, и было непонятно, согласен или нет. На его дальнейшем поведении такое наставление отца никак не сказалось, как жил себе в Ростове, так и продолжил, как правил, так и остался править. Но жизнь в Медвежьем углу все же была спокойной благодаря мудрому поведению князя Ярослава и его воеводы Блуда. До поры до времени…

* * *

Неожиданно в Киев нагрянул Олав Трюггвасон. Рассказал о своих делах, он уже стал королем Норвегии и даже успел крестить часть своих людей. Сам крестился после встречи с монахом-отшельником, который предсказал, что если примет крещение, то станет королем. Олав радовался:

– Я всегда верил, что стану королем своей страны! А теперь крещу и всех норвежцев!

Он уже не звал Владимира «отче», как раньше в Новгороде и даже в Киеве до ссоры, и разговаривал с ним скорее как с равным. Но Владимир был рад изменениям, произошедшим с его любимцем, хотя до подлинного христианского поведения было еще ой как далеко, Олав пока не собирался строить храмы в своей стране. Князь видел, что приемный сын не вполне понимает важность крещения и саму веру, но уповал на то, что все придет со временем.

Узнав, что Всеволод уплыл свататься к Сигрид, Олав расхохотался:

– Братцу русских девок мало?! Сигрид его в дугу согнет, если не замучает раньше.

Владимир, уже и сам жалевший, что поддался на уговоры сына и княгини Анны, раздраженно отмахнулся:

– Захотел свейским королем зваться, пусть терпит.

Приемный сын князя с сомнением покачал головой:

– Не возьмет его Сигрид в мужья. Она суровая, посмеется только и обратно выгонит. – Хитро прищурив глаза, вдруг спросил: – Давно ли этот жених уехал?

Владимир кивнул:

– Давненько уже, пора бы и весточку прислать с кем.

Олав снова расхохотался:

– Чего весточку? Не сегодня завтра сам прибудет!

По-варяжски вольное поведение норвежца раздражало княгиню Анну, она не выносила его громкого голоса, грубости слов и хохота. Поморщившись, княгиня хотела уйти, но заметила недовольный взгляд мужа, Владимир не раз уже выказывал ей, что пренебрегает многими русичами, и не только ими. А про приемного сына позже небось еще не так выговорит. Анна осталась.

Олав, казалось, не замечал княгиню, он чуть презирал женщину, способную только соглашаться с мужем, не замечая, что Анна уже сильно изменила самого Владимира. А если бы и заметил, то такой перемене не обрадовался бы, Олаву больше по душе Владимир, бравший Полоцк и Киев, чем тот, что часами стоит на коленях, вознося молитвы к Богу.

– Нет, – Олаву все не давало покоя сватовство Всеволода, – Сигрид, говорят, красивая, но ведь старуха… Она же Рогнеде ровесница? Князь, к чему княжичу такая старуха?

Владимир, забыв, что их слышит Анна, поддержал приемного сына:

– Да ведь женщина не мужчина, стоит одного-двоих родить, и уже старуха! Это мы до седых волос в молодцах ходим.

Олав, сверкнув глазами, возразил:

– Не скажи… Какая и шестерых вон имеет, но все красавица, а другая и до замужества серой мышью была, и после не похорошела…

Он говорил явно для Анны, та не выдержала, встала и быстро вышла. Только тут князь понял, что жена все слышала и теперь обижена. Пробормотал с укоризной:

– К чему ты так?..

Норвежец фыркнул:

– Правду же сказал!

– Да правду-то не всегда говорить стоит.

Анна прозлилась после того весь вечер, кляня красоту Рогнеды и свою непривлекательность, потом долго молилась. Князь застал жену на коленях перед иконой. Подошел, не зная, что сказать, и боясь слез и обидных слов. Но княгиня выказывать не стала, хорошо понимая бесполезность и для себя решив не замечать таких разговоров. Однажды, еще в первые годы, после разгульного пира (не мог сразу бросить такие привычки), будучи не совсем трезвым, князь высказал жене:

– Холодна ты, Анна, точно очаг без пламени…

Та, обиженно поджав губы, ответила:

– Какой Бог сотворил.

Владимир сокрушенно покачал головой:

– Гасишь во мне все живое. Я жить хочу… На что меня обрекаешь?

Утром, проснувшись и поняв, что чем-то обидел жену, князь был ласков и даже нежен, но та не забыла горьких слов и с тех пор внимательно следила за мужем. Вокруг всегда вилось большое количество женщин, еще не забывших о любвеобильности князя Владимира, до многих из них Анне внешне было далеко…