Инстинкт самосохранения может сделать вас настолько осторожным, что вы станете безрассудным. Моя голень все еще оставалась хотя бы частично полой, и я слишком много пережил, чтобы подвергать ее опасности со стороны рассеянных и нетерпеливых городских водителей. Я не мог рисковать разбиться. С другой стороны, Natchez Trace Parkway - это ровная проселочная дорога с очень небольшим движением, без знаков "стоп" и поворотов, и у меня будет машина поддержки. Это было бы настолько безопасно, насколько это возможно для велосипедиста. Если, конечно, не учитывать ночную поездку и недосыпание.
Однако, поскольку я не хотел подвергать себя травмам, на утро гонки я уже несколько лет не выезжал на улицу, не привык к своему новому гоночному седлу, а Киш никогда не передавал мне бутылку с водой или еду в движении. Поэтому за те несколько минут, которые у нас были до начала гонки, мы с Кишем отработали решающий обмен в крытом гараже.
Старт был дан в шахматном порядке, как на соревнованиях на время. Каждый гонщик был сам по себе. Я стартовал одним из последних, и первые мили мне было немного не по себе, пока я заново учился переключать передачи, но вскоре я выехал на Natchez Trace Parkway, живописное шоссе с богатой американской историей, которое плавной волнистой лентой протянулось от Нэшвилла (штат Теннесси) до Нэтчеза (штат Миссисипи). Оно пролегало мимо ручьев и болот, прослеживало изначальные тропы, которыми пользовались купцы, исследователи и коренные американцы, и огибало старые места церемоний и торговых постов коренных жителей. Заросшие мхом старые живые дубы выгибались дугой и склонялись над двумя полосами движения с обеих сторон, но я не замечал всего этого. Я сосредоточился на белой полосе и весь день без передышки вкалывал, и к тому времени, как пересек границу штата Миссисипи, я был на четвертом месте.
Я преодолел более двухсот миль за двенадцать с половиной часов, не делая перерывов на туалет, но по мере того как садилось солнце, мне становилось все труднее игнорировать изматывающую боль в ноге. Она была вызвана установкой металлической пластины, которая ущемляла подколенное сухожилие. Я чувствовал ее каждый раз, когда моя нога сгибалась, а когда ты едешь на велосипеде сотни миль, нога сгибается очень часто. Когда это стало невыносимо, я остановился на повороте, чтобы Киш мог свернуть рядом со мной.
"Это была плохая идея", - пробормотал я. "Это было чертовски глупо". Я забрался в машину, волоча за собой ногу и досадуя на то, что попал в очередную мучительную ситуацию. Я официально решила участвовать в забеге всего десять дней назад и не готовилась к нему как следует. Я несколько месяцев занималась спин-классом и восемь раз монотонно ездила на велотренажере, пока смотрела ESPN. И все же мне удалось проехать двести миль. В таком виде это выглядело как адское достижение. Более чем достаточно, чтобы убедить меня завязать с этим делом. Я закрыл глаза и настроился на голос в своей голове. Тому, который не возражает против того, чтобы быть достаточно хорошим.
Двести гребаных миль, сука! Кто так делает? Кто проедет двести миль через тринадцать недель после серьезной операции на ноге? Ты плохой ублюдок, Гоггинс!
Все это было правдой, за исключением того, что во время 444-мильной гонки никто не вручит вам значок Bad Motherfucker за то, что вы проедете меньше половины дистанции. Лучше спросить: "Кто проедет 444 мили через тринадцать недель после операции?
Это звучит как несбыточная мечта, я знаю. Именно так я думал, когда открывал дверь машины и снова забирался на борт своего старого боевого коня Griffen. Я не думал, что продержусь дольше, и поэтому мой выбор, вероятно, не будет иметь никакого смысла для большинства людей. Они сочтут, что рисковать усугублением травмы, пытаясь завершить невозможное, - глупость. Но доктор Гомолл заверил меня, что я не рискую повредить колено и что пластина надежна. Кроме того, я знаю, на что мы все способны, когда готовы мыслить неразумно и пробиваться дальше того места, где почти все остальные умоляют остановиться.
Боль никуда не делась. Все зависело от того, сколько я готов вытерпеть. Я думал об этом, когда в нескольких милях по дороге, во тьме ночи, моя Полярная звезда отодвинула два облака, и Гоггинс восстал из пепла впервые за почти год.
Кто проезжает 444 мили через тринадцать недель после операции? Я, ублюдок!
Я погрузился в транс. Половину времени я даже не осознавал, что Киш все еще позади меня. Я просто ехал по белой линии, проносясь мимо всех исторических придорожных достопримечательностей и попадая в призрачный мир беглых рабов и работорговцев, коренных американских воинов, солдат Гражданской войны, Льюиса и чертова Кларка, и мысленно стирал все это. Я писал новую историю Натчезской тропы. Она была о самом крутом ублюдке, который когда-либо проезжал по этой суке на двух колесах.