Never Heather (СИ)

— Вот! — Ему была торжественно выдана мантия-невидимка. — Мама просила передать. Только вы в обморок не падайте, пожалуйста, а то я маленькая ещё, я вас не дотащу. Но покричать можете, я всех этих дядек о-це-пе-ни-ла. Ну, я просто маленькая ещё, окаменять не могу.

Да, василиски не могли полностью окаменять своих жертв лет до… пятидесяти? Ну, примерно. Девочка мелковата даже для десяти… В обоих обличиях.

Так, а с чего он в обморок-то падать должен? Если уж до сих пор не упал…

Мантия на ощупь оказалась как вода, или как край одеяния призрака, странная, эфемерная, скользящая в пальцах, как будто это и не ткань вовсе. Кажется, он отвык от ощущения нормальной ткани в руках… или от магических артефактов, или просто от чего-то не тюремного… иначе с чего бы такие ощущения? Ведь мантии-невидимки — та же нормальная ткань, просто из шерсти камуфлори и особой вязки, иногда ещё с рунной вышивкой. Но ткань же, а не полупрозрачное нечто.

Побег из самой охраняемой тюрьмы Европы, выдержавшей пятьдесят лет попыток вторжений, проникновений и побега, прошёл спокойно, даже, можно сказать, рутинно. Они просто вышли из камеры. Он в мантии-невидимке, а девочка в виде змеи — просто так. На пути попадались авроры, охранники, все сплошь оцепеневшие, застывшие в разных позах. Они все посмотрели в глаза маленькой Мэриголд, и никто не успел ничего понять. А Мэриголд по пути остановилась, превратилась и положила в карман одному аврору ключи. И поползла дальше. Мэриголд была честной хорошей девочкой. У последней статуи она остановилась и застенчиво попросила:

— Дядя Геллерт, а можете пожалуйста написать записку, что всем моим жертвам нужно зелье дать. То, которое «Глоток ман-дра-го-ры». А то я не хочу никого убивать, а то мама расстраивается, когда хорошие люди умирают. А то просто вдруг их найдут и не догадаются.

— Мелкая, а с чего ты решила, что они хорошие?

— А я не знаю. А раз я не знаю, то надо сначала думать, что они хорошие, пока не выяснится, что они плохие.

— О людях надо думать плохо. Не ошибёшься.

— Ну нет! Это неправильно!

— Почему?

— Потому что так мама сказала.

На этот непробиваемый аргумент Гриндевальд лишь фыркнул.

— Так вы напишете? Пожалуйста!

Мелкая упёрлась, насупилась и встала в позу «рассерженная домохозяйка» (руки в боки, ноги на ширине плеч, губы поджаты). Гриндевальд рассмеялся и написал — почему бы и нет? Эта девочка поднимала настроение одним своим видом. И так, привязав розовой ленточкой — Мэриголд предусмотрительно взяла всё необходимое — на дужку очков начальника смены записку, написанную оранжевым маггловским фломастером, они и вышли из Нурменгарда.

Солнце. Солнце-солнце-солнце. И небо. Голубое, с редкими белыми облачками. Небо-небо-небо-небо. Зелень, луга, трава жёлто-зелёная, трава позднего лета и ранней осени, высокая, почти до пояса, и яркая-яркая-яркая. И воздух свежий-свежий, не затхлый, не вонючий, не спёртый, настоящий.

В камере было маленькое зарешёченное окно. И ничего особенного в него не разглядывалось — замок был весь целиком накрыт особым защитным куполом, который, помимо основных функций, имел особый побочный эффект: он почти не пропускал света. Дневное небо для обитателей замка было тёмно-серым. Всё было тёмно-серым.

Так что…

Девочка сильно дёрнула его за ногу, и — то ли он настолько ослаб во время заточения, то ли ребёнок-василиск обладал отнюдь не человеческой силой, — он с воплем грохнулся в траву. И тут же зажмурился: небо, бескрайнее, голубое, всепоглощающее, с непривычки нещадно слепило.

— Мелкая, ты совсем крышей съехала?!

— Ну, вы же хотите в траве полежать. Но не хотите. Ну, то есть, думаете, что не хотите. Вот я вам и помогла. А что?

Он промолчал и сел. Кошмарный ребёнок радостно прыгал рядом.

Хотя полежать в траве и правда было бы приятно… если бы падение было помягче, обстоятельства другими, а мелкого ужаса не было бы рядом.

— Вы лежать всё-таки не хотите, да? У вас очень сильные мозгошмыги. Наверное.

— Кто?

— Мозгошмыги. Ну, я их не вижу, но тётя Луна говорит, что они вызывают о-ро-го-ве-ни-е мозгов. Иногда. Когда они так делают, мозги становятся твёрдыми, как мои рога или грецкие орехи, и тогда человек очень сильно хочет того, чего на самом деле не хочет. И наоборот. И делает всё как не хочет. На самом деле. А чтобы этого не было, мозгошмыгов надо приручить. И тогда они не будут делать мозги твёрдыми. Вот. Тётя Луна их приручила. И она говорит, что мама тоже, но немножко не совсем, но это так и надо. Но вы не бойтесь, они и вас научат!

Дальнейшие вопросы Гриндевальд твёрдо решил задавать исключительно этим загадочным маме и тёте Луне, или кто там ещё этого ребёнка воспитывал.

— Пошли уже, мелкая. Нам куда?

— Во-о-он туда. — Она махнула рукой в сторону одиноко стоящего дерева и пары кустов. Обернулась василиском и поползла туда так шустро, что за ней оставалось только бежать.

Дерево было толстое и развесистое. Со стороны замка казалось, что ничего подозрительного там и быть не может, но стоило обойти его, как прямо над головой раздалось:

— День добрый. Что-то вы долго, я уже беспокоиться начала.