Это были первые слова, какие произнес Хаджи Хан за время беседы, и я услышал закипающий в его голосе гнев.
– Думаю, я ее люблю, – ответил доктор Хьюго почти сухо.
Я бы на его месте назвал лучше какую-нибудь другую причину.
– Вы с ней спали?
Голос Хаджи Хана еще звучал сдержанно, но я заметил, что друзья его придвинулись ближе.
– Простите, но, по-моему, это не ваше дело.
– Я спрашиваю – вы с ней спали?
– Ну ладно… нет. Я с ней не спал, но это на самом деле не главное. Дело в том, что мы становимся ближе… и я уверен, что, если бы вы оставили ее на какое-то время в покое, а может, и вовсе отпустили, я смог бы сделать ее счастливой. Подумайте сами, что вы можете дать ей здесь, в Афганистане…
И тут Хаджи Хан испустил такой страшный рев, что я выронил свою чашку с чаем.
Доктор испуганно вскочил на ноги, а Хаджи Хан бросился на него, схватил за горло и прижал спиной к стене.
– Ты спятил? – яростно спросил он, выплевывая слово за словом ему в лицо. – Прийти ко мне и заявить такое? Ты что, не знаешь, с кем имеешь дело, ублюдок?
– Конечно, знаю, – ответил, задыхаясь, доктор Хьюго, двумя руками пытаясь оторвать от своего горла руку Хаджи Хана. – И я вас не боюсь!
К тому времени я тоже был уже на ногах и прекрасно видел, что испуганным доктор Хьюго и впрямь не выглядел – он был в ужасе.
– Кретин, мать твою! – выкрикнул Хаджи Хан с искаженным от ярости лицом. – Ты думаешь, что любишь Джорджию?
Он швырнул доктора наземь, к своим ногам, и тот жадно принялся глотать воздух.
– Вышвырните его отсюда, – сказал Хаджи Хан на пушту охранникам, сбежавшимся к нему при первом признаке тревоги. – Вышвырните, пока я не перерезал ему глотку.
И, отвернувшись, зашагал в дом.
27
Когда мы ехали обратно, доктор Хьюго был очень молчалив, и это было понятно – ведь его только что чуть не задушили.
У него дрожали руки, и глаза казались размером больше обычного.
– Он просто зверь какой-то, – пробормотал доктор наконец, – маньяк. Что она в нем нашла, черт побери?
Я понял, что он говорит о Джорджии.
– Ну… он очень красивый, а на прошлой неделе мы узнали…
– Это был риторический вопрос, Фавад.
– А.
Что означает «риторический», я не знал, но сообразил, что так, видимо, называются вопросы, на которые не ждут ответа.
И еще как минимум одним соображением пополнилась моя голова в результате этого визита доктора Хьюго к Хаджи Хану – доктор был симпатичный, и все такое, но женщине нужен мужчина, который способен за нее сразиться… особенно в Афганистане. Наверное, это было неправильно, поскольку мама всегда говорила мне, что «насилием проблему не решишь», но мне все же нравилось в Хаджи Хане это «к черту сдержанность», выражаясь словами Джеймса.
Я ничего не сказал, однако, и всю оставшуюся дорогу доктор Хьюго тоже молчал. Только растирал то и дело свои руки – и горло время от времени.
Через десять минут мы остановились перед моим домом, он наклонился ко мне и почти шепотом сказал на ухо:
– Буду тебе очень благодарен, Фавад, если Джорджия ничего не узнает.
– Хорошо, – ответил я, потому что мне было его жалко.
Но большой радости не испытал. И, добравшись наконец до своей комнаты, сел и все записал – благодаря чему и запомнил то, что в те времена не мог поведать никому.
Подходя к воротам, я надеялся никого не встретить, чтобы уберечь секреты, меня переполнявшие, но, поскольку жизнь никогда не дает тебе того, чего от нее ждешь, едва войдя во двор, я увидел всех сразу, и маму тоже, – они сидели в саду.
Мать тут же вскочила на ноги, и рядом с ней я увидел еще одну афганку, которая показалась мне похожей на кого-то знакомого, но на кого – вспомнить не удалось.
Глаза у мамы были мокрыми от слез, я заметил это, когда она подошла, но лицо было счастливым – невероятно счастливым на самом деле. Все остальные тоже выглядели невероятно счастливыми, и я решил, что мать сказала наконец «да» Шир Ахмаду. И это означало, что хотя бы один секрет из своего списка я могу вычеркнуть.
– Фавад! – воскликнула она, хватая меня за руку и практически волоча за собою в сад. – Иди скорее, сынок, посмотри, кто тут у нас!
Я еще ни разу не участвовал в брачных церемониях и поэтому подумал было, что это, наверное, какой-то обряд – мне должны официально представить мужчину, который вскоре станет моим отцом. Обряд обрядом, но все равно это казалось странным – ведь я видел Шир Ахмада и разговаривал с ним каждый день на протяжении уже почти года. Да без меня они, пожалуй, и вовсе не собрались бы пожениться!
Шагая следом за матерью, я миновал Джорджию, Джеймса и Мэй с поглупевшими от радости лицами, и с земли, чтобы поздороваться со мной, поднялась женщина, рядом с которой сидела мать, когда я только вошел.