Я напряг слух, пытаясь понять, что это было, но все затихло. И все же я почуял что-то неладное, выбрался из-под теплого одеяла, сунул ноги в пластиковые шлепанцы и вышел из комнаты.
Остановившись перед дверью ванной, я услышал, что там кого-то тошнит, и тошнит сильно, и этот кто-то плачет и стонет.
– Мама? – Я постучал в дверь. – Мама! Это я, Фавад.
Судя по звукам, донесшимся оттуда, мать попыталась подняться на ноги, но ничего не вышло, и она со стоном упала.
– Мама! – я повернул ручку. Дверь приоткрылась – ровно настолько, чтобы я смог увидеть ее, скорчившуюся над дырой уборной, держась за живот. Платье на ней было перепачкано, и в нос мне ударило зловоние блевотины и поноса.
– Нет, Фавад! – еле выговорила она, и я тут же закрыл дверь, испуганный ужасным звуком ее голоса, не зная, что делать – спасать ее или, как положено сыну, защищать ее честь.
– Пойду за помощью! – крикнул я и побежал в большой дом, за Джорджией.
Я ворвался к Джорджии без стука и стащил с нее одеяло.
– Пожалуйста, пожалуйста, – взмолился я, – вставай! Мама…
Я почти кричал, и Джорджия тут же вскочила. В два прыжка добралась до двери в ванную, сдернула с крючка халат и натянула на себя.
– Что случилось? Что с мамой? – спросила она, хватая меня за руку и выбегая из комнаты.
– Не знаю, но ее сильно тошнит. О, Джорджия, кажется, она умирает!
Я заплакал. Не хотел, но не смог удержаться, потому что это было страшно, очень страшно, по-настоящему – видеть свою мать лежащей на полу, ее милое лицо, сделавшееся белым, ее одежду в грязи и мерзости. Я не мог ее потерять, только не это, я так ее любил, и, кроме нее, у меня ничего не было в этом мире…
– Мэй! – крикнула Джорджия, когда мы бежали вниз по лестнице. – Мэй! Выйди-ка!
Из своих комнат выскочили и Мэй, и Джеймс, оба заспанные и встревоженные. У Джеймса в руке было длинное полено.
– Марию сильно тошнит, – объяснила Джорджия.
– Черт. Ладно, сейчас приду, – сказала Мэй.
– Я тоже, только накину на себя что-нибудь, – добавил Джеймс.
– Нет! Тебе нельзя видеть Марию в таком состоянии, – одернула его Джорджия. – Оденься и присмотри за Фавадом.
– Я с тобой… – запротестовал я, но Джорджия уже спустилась с лестницы и выбежала из дома.
Я кинулся за ней и успел догнать как раз в тот момент, когда она открыла дверь нашей ванной. И на секунду задержалась на пороге, всматриваясь в бесформенную кучу на полу – тело моей матери.
– Господи, Мария…
– Джорджия, пожалуйста… – взмолилась мать, попыталась подняться, но упала снова, – пожалуйста, не дай… не дай моему мальчику увидеть меня такой…
Она заплакала, тело ее, казавшееся маленьким, как у куклы, в тусклом свете разгорающегося утра, сотряслось от рыданий и нового приступа рвоты, и я потянулся к ней:
– Мама, перестань, пожалуйста, перестань…
Джорджия выставила меня за дверь, в руки Джеймса, уже успевшего прибежать в наш дом. Пришла и Мэй и принесла с собой небольшую черную сумку.
– Все будет хорошо с твоей мамой, Фавад, – сказала она по-английски. – Мы поможем ей, успокойся.
Мэй поцеловала меня в щеку и поспешила к Джорджии. Та, оторвав полосу от подола своей длинной ночной рубашки, намочила ее в холодной воде и принялась вытирать пот со лба моей матери.
Следующие два часа Джорджия и Мэй носились без передышки из нашего дома в свой и обратно, делая все, чтобы не дать ей ускользнуть в смерть.
Одежду с нее они сняли, бросили в железный мусорный бак во дворе и велели Джеймсу ее сжечь.
Затем, когда кончились собственные запасы, его отправили в магазин за минеральной водой в бутылках. Мэй смешивала ее в кухне с солью и сахаром, галлон за галлоном, вливая потом всю эту сладко-соленую гадость в мою мать.
– Твоей мамочке нужно много пить, чтобы возместить жидкость, которую она потеряла, – объяснила Мэй, наполняя очередной стакан.
– А что с ней такое? – спросил я, тоже занятый смешиванием. Мэй показала, как это делается, – пол-ложки соли и четыре сахара на стакан воды.
– Не знаю, Фавад, но, возможно, холера. Я видела уже такое в Бадахшане, и симптомы очень похожи.
– Что такое хо… холе…
– Холера, – повторила Мэй.
– Что такое холера? – Мне не понравилось само звучание этого слова.
– Болезнь, которую вызывают бактерии… микробы, – объяснила она. – Если я права, все будет хорошо, Фавад, только нужно поскорее возместить потерю жидкости и отправить твою маму в больницу. Джорджия позвонила Массуду, он уже едет.
– Она ведь не умрет, правда?
– Нет, Фавад, – Мэй наклонилась и взяла мое лицо в свои ладони. – Мама не умрет, обещаю тебе это. Но она очень тяжело больна, и тебе придется быть сильным маленьким мальчиком, пока она не поправится. Договорились?
– Договорились.
В нашей стране найдется великое множество вещей, которые могут тебя убить; люди и оружие – лишь верхушка огромной горы. И одна из этих вещей – холера.
После того как Джорджия и Мэй уложили маму на заднее сиденье машины Массуда и увезли в немецкую больницу на западе города, Джеймс попытался успокоить и отвлечь меня единственным способом, который был в его силах, – дав мне знания об этой болезни.