– И темновато, – добавила Лера и улыбнулась.
– Интересно, отчего же?
– Осень, так думаю.
Я коротко рассмеялся.
Мы сели в машину.
– Куда прикажете ехать, Ваше Величество?
До чего же мне с ней хорошо. Разве так бывает?
Лера назвала адрес. Она жила далеко от центра. Неужели она каждый раз добирается туда одна? Я содрогнулся от мрачных мыслей.
– Теперь направо, – скомандовала девушка.
Я повиновался, улыбаясь про себя.
– Вот тот дом.
Я плавно подъехал к тротуару. Вид дома мне не понравился. Слишком мрачно он выглядел. Я заглушил двигатель и повернулся к девушке.
– Ну, вот ты и почти дома.
Девушка растерянно выдавила из себя улыбку и судорожно сглотнула.
Я проследил за ее взглядом, она смотрела на свой дом.
– Будет смешно, если я скажу, что не хочу домой?
– Нет. Я тоже не хочу, чтобы ты шла домой.
По— моему, я перехожу грани. Слишком откровенно.
– Почему?
Прямые вопросы были ее коньком.
– Просто не хочу. Такой ответ устроит?
– Вполне. Пока устроит,– ответила она с серьезностью.
– Во сколько ты выходишь на работу?
Я подумал, что вполне смогу заехать за ней. Не хочу, чтобы она ходила по этим улицам одна.
– В восемь.
Отлично.
– Я пойду, спасибо еще раз за все.
Почему она благодарит меня, когда я должен был говорить ей это?
– Иди, конечно. Спокойной ночи, приятных снов.
Что я говорю? Останься, не уходи!
– Спокушки! Добрых снов,– ответила Лера и вышла из машины. Я увидел, как она торопливо побежала к дому.
Я немного покружил по улицам, а после этого отправился домой. Мысли мои смешались. И я не понимаю, что мне делать дальше. Жизнь приобретает другой пока неизвестный смысл.
Перемены неизбежны. Но я им рад.
Впервые мой дом показался мне пустым, словно та, что была здесь забрала часть меня с собой.
Глава 6. Перед пропастью
Надя
Надя несчастлива в браке.
И надо быть полной идиоткой, чтобы этого не понять.
Розовые очки всегда бьются стеклами внутрь.
Она привыкла, мол, все так живут, мол, не сдержан муж на руку, мол, она сама виновата, могла промолчать. Промолчать, когда он в очередной раз пришел злой и раздраженный, а тарелка с ужином давно остыла…
Очередной повод вновь ударить ее за очередную провинность… Надя вышла замуж семь лет назад, и поначалу все было хорошо. Мальчик из приличной семьи оказался садистом после года брака. Он хорошо зарабатывал, и его бесила работа Нади. Ревность стала безграничной. Девушке пришлось отказаться от многого: от друзей, от подруг, от коллег, от тетки с дядькой, заменившей ей родителей. Весь ее мир сжался до мужа. А ему и этого мало.
На той работе уже не задавали вопросов по поводу ее больничных, синяков, ушибов. Прежние коллеги привыкли к ее образу жизни и отношений с мужем и не лезли. Здесь работали более любопытные люди. Поэтому стоило им заметить пару синяков на теле неосторожной Нади и сплетни понеслись быстрее ветра.
Егор пришел в курилку и застал там весьма интересный разговор. «Бьет муж, синяки, бьет, значит любит».
Сначала он не понял о чем речь, а когда понял, не докурив выбежал прочь. Коллеги удивленно посмотрели ему вслед.
Надю он нашел в архиве. Худенькая и хрупкая она искала документы, таская тяжеленые коробки.
Не объясняя ничего, он подошел к ней и рывком задернул ей водолазку на спине.
– Ты офигел?! – воскликнула девушка.
Егор аккуратно вернул ткань на место, стараясь не касаться обнаженной кожи и огромного кровоподтека.
– Я жду тебя в кабинете. Сейчас, – сказал он, и ей ничего не оставалось, как пройти вслед за ним.
В кабинете Егор почти рычал от злости, меряя шагами комнату.
– И когда ты хотела об этом рассказать?
– Это тебя не касается.
– Касается. Так что?
– Что ты пристал? Это мое личное дело! Отвали.
Егор поднял ее подбородок. Губы, упрямо манили к себе. И стоило ему посмотреть в ее бездонные озера глаз, он в них утоп. Не переводя взгляда, он потянулся к ее губам.
Девушка не оценила его страданий и отвернулась резко в сторону:
– Я сама разберусь. Не лезь в мою жизнь, – буркнула Надя.
– Бесполезно. Я уже и так по уши.
– Что?
– Вот тебе и что.
– Ты совсем очумел? Ковалев, мне не до этого! Если бы ты знал, на что похожа моя жизнь!
Надя заревела. Ничего не смогла с собой поделать.
Не первый раз муж поднял на нее руку. Но так жестоко впервые. Он бил ее. Это сложно не признать. Но и любил. Бьет, значит, любит, так говорила ее мать, и она же всегда права?
Даже когда ты писаешь кровью после очередных побоев и носишь водолазку с длинными рукавами, ты все равно цепляешься: за свою любовь, за нежелание признавать, что она давно уже умерла, за свою боль, за мнение людей.
Надя никогда и никому не рассказывала, как невыносимо просыпаться каждый день и понимать, кошмар никуда не ушел.
Твоя жизнь – это он. Чувство вины за все происходящее душит с каждым днем все сильней и сильней. И перспектива броситься под колеса машины желанна.
И сейчас она, размазывая слезы по щекам, взахлеб рассказывала. И он слушал, не перебивая, держа ее левую ладонь.
Они просидели так час, а может и больше. Их никто не искал. Может, потому что случайно заглянули в каморку и оставили их в покое.