— Леш, папа не раскаивается в том, что я застукала его с другой. Он гулял с ней, в кафе водил. Он жалеет лишь о том, что его интрижка стала явной, но также он хочет иметь возможность зажимать понравившихся ему девушек по углам. Я не приму такой вариант и не прощу уже случившегося. Есть подлость, которую нельзя прощать никому. Даже самым родным и близким.
— Ясно, — кивает.
По глазам видно, не совсем ясно, однако неожиданно Лешка неловко меня обнимает и хлопает по плечам большими, совсем уже не детскими, ладонями.
— Не переживай, мам. Я пойду, на всякий случай соберу нам сумки.
— Зачем?
У меня все-таки появляются слезы, и голос становится гундосым из-за нахлынувших чувств.
— Вдруг батя закозлится? Если что, я с тобой жить уйду.
— А Димка?
Расстраиваюсь.
Димка не хочет ничего слушать, обиделся.
Мне мало одного сына, я их не разделяю и не хочу раскола между близнецами, они так хорошо ладят всегда, даже если дерутся и орут друг на друга матом, все равно потом мирятся.
— Ну и Димка… Да куда он денется, ма? Уверен, он прям щас в коридоре уши греет.
Хлопает дверь ванной, следом шумит вода, как от слива…
Лешка подмигивает, мол, я же говорил!
Стараюсь не вмешиваться и не лезть к мальчишкам, но говорят они на повышенных тонах, даже немного друг друга мутузят. Но все за закрытыми дверьми своей комнаты. Поэтому не лезу, сжимаю зубы и не лезу, жду, когда немного стихнет…
Уже так поздно. Вроде замолчали, тихо.
Можно и самой лечь, отдохнуть. Сомневаюсь, что получится заснуть, но надо попытаться.
Неожиданно в момент, когда я уже направлялась к себе, дверь квартиры открывают… ключом.
И на пороге появляется Степан, кое-как стоящий на ногах и… избитый.
Рожа в лепешку.
Глава 22
Я в шоке!
Что с мужем?
И первая мысль, забравшаяся мне в голову: это проделки Марата.
Степан передвигается, будто старик, шаркая ногами, стонет через стиснутые зубы. Он говорит мне что-то, но я даже шевельнуться не могу.
В голове пульсирует только одно: Дашаев.
Марат выкрал меня из-под носа у мужа, а потом… услышал слова о ремне и пообещал отделать моего супруга.
Вот и… отделал!
Боже, с каким мужчиной я провела ночь?!
Связалась с кавказцем!
Беспредельщик какой-то…
Совсем границ не видит, законы топчет.
— Галя-я-я… — хрипит Степан. — Ты так и будешь стоять? Или все-таки мне поможешь? Вылупилась, как овца!
Если бы не последняя фразочка, я бы бросилась к нему на помощь, подставила бы свое плечо.
Но Степан — такой… Степан мудак даже в мелочах.
Из него сквозит пренебрежение в мой адрес, оскорбления на автомате изо рта вылетают.
Поэтому… Даже если в его избиении виноват Дашаев, я не брошусь на подмогу к парнокопытному мужу.
Надо поговорить с Маратом, но пока ничем не выдам себя.
— Что стряслось, Степ?
Он медленно садится на пуф, повесив голову, и вдруг всхлипывает, закрыв лицо ладонями. Сначала едва слышно, тихо-тихо, потом все громче и громче, пока не начинает по-настоящему горько плакать, шмыгая носом и приговаривая:
— Все… Все украли, уроды! У-у-у… Все украли… Все мои… Накопления, все-е-е!
На звуки рыданий Степана из комнаты выскакивают братья. В одних майках и трусах, явно легли спать, но проснулись.
— Пап? Что такое? Папа…
Димка подходит первым, осторожно касается плеча отца. Тот поднимает голову.
— Кто тебя так? Вставай, пап…
Дима подставляет плечо, помогает Степану подняться, ведет его в зал небольшими шажками.
Лешка стоит, упрямо поджав губы, дышит часто.
— Что с ним, ма?
— Сама не знаю… Бормочет что-то.
Пока Димка помогает улечься Степану, набираю лед в пакет.
Так, разногласия в сторону, нужно выяснить, что случилось.
— Держи, это лед. А теперь расскажи. Что случилось? Как? Ты…
Вглядываюсь в распухшую рожу Степана, замечаю детали: у него над бровью наложены швы.
То есть в больнице он уже побывал.
Степан прикладывает лед к ребрам, постанывает тихо.
— Ты был в больнице?
— И в ментовке, — различаю его слова, потом он снова повторяет: — Суки. Твари… Все… украли!
— Степ, что украли? Ты можешь сказать?
Он чуть-чуть кивает, закрыв глаза. Хотя они у него заплывшие, даже не ясно, вдруг это считается, что у него глаза открыты.
— Я сегодня снял деньги. Со своего депозита, — говорит он.
Что?!
Та-а-ак!
Хорошенькое начало…
Со своего депозита он деньги снял.
— Зачем, Степ? Мы же на квартиру копили. Ты квартиру нашел, что ли?
— Какая квартира, Галь? Ну, какая?! Ты лыжи в развод навострила, и я тебе за это квартиры покупать должен, что ли?! Машину я себе хотел купить, ясно? Директором скоро стану, а езжу на старой бричке!
— Боже мой! — восклицаю я, добавив чуть тише: — Боже мой… Вот это ты отчебучил! Ты посмотри, какая важная птица! Тебя еще не повысили, а ты машину новую покупаешь! Ма-ши-ну, Степ! МАШИНУ?! Охренел, что ли?! Мы столько на всем экономили, на одну зарплату жили, я сверхурочно пахала, думая, что скоро расширимся, а ты… Тьфу!
Я сердито поднимаюсь, вышагивая по залу. Близнецы замерли, как две продолговатые тени, в дверях.
Меня трясет от негодования.
То есть депозит — его и только его?