Неверный муж. Я тебя не прощу! (СИ0

— Тогда у меня к тебе вопрос, зачем тебе такая шваль и что ты с ней делаешь?

— Во-первых, уясни, слова про шваль к подруге твоей Гали не относятся. Это я в целом, так сказать, про гулящих женщин.

— Уверен?

— Уверен! Не с каждым подружка твоей Гали зависает. Давно у нее мужчины настоящего не было. Но не в этом суть.

— А в чем же?

— Даже на такой, как подружка Гали, я не женюсь. Та, что под другим мужиком побывала, никогда моей женой не станет.

— Хорошо, давай о других. Представь, ты к слабой на передок постоянно ходишь и знаешь, что она и с другими трется. Есть же у тебя такие, не отрицай…

— На один-два раза имеются, конечно. Разные. Я с ними долго не зависаю.

— Ты баб привык менять. Всегда их менял. Тогда почему сейчас тебя тянет к одной и той же? Попользоваться и уйти? Или постоянно к ней возвращаться? Значит, она та, к которой тебя истинно тянет, и надо уже смотреть вглубь себя, под какие твои запросы эта женщина подходит. Не говори мне, что там просто раз-два и плевать. Раз-два можно с одной, второй, третьей… Без разницы! Но если ты к одной и той же наведываешься, тут больше вопросов к тебе, мой друг, а не к ней.

— Все перевернул. Все… Подкаблук! Вот ты кто!

Сердито сдернув куртку, Муса напяливает ее на себя.

— Э нет, дорогой, у тебя гораздо больше шансов стать каблуком, чем у меня.

— Не бывать такому! И, чтобы ты завалился, я завтра же жену себе искать начну.

Хлопаю себя по лбу:

— Осел! Баран! Жениться нужно, когда душа и тело требуют. А не для того, чтобы друга уесть. По большому счету, мне вообще плевать.

— Плевать? Тогда что ты мне мозги делаешь?

— Просто рассуждаю, узнаю. Что, запрещено?

— Я уже запутался, что ты хотел сказать! — ругнулся Муса.

— Делом займись. Делом мужа Галины, и бар этот мутный потрясти надо.

Муса и занялся делом. Причем так активно, что первые результаты появились уже завтрашним днем. Довольно интересные, я бы сказал…

Глава 25

Галина

Атмосфера в квартире густая и напряженная. Я чувствую это, переступая порог. В этой квартире мы прожили много лет, но никогда раньше я не ощущала такого тотального желания взять вещи и бежать, бежать отсюда, как можно дальше.

Семьи больше нет.

Последний поступок Степана перечеркнул во мне даже крохотные остатки привязанностей к нему, как к отцу моих детей.

Пока я себя не жалела и все-все ради своих мальчишек была готова отдать, этот недомужчина, как крыса, каждое зернышко в свою персональную норку таскал, еще и лгал мне о намерениях.

Я считаю, что Степан — самый настоящий вор. Он крал у меня, сыновей. Он крал у своей семьи, это самое гнусное и подлое, что только может быть.

Теперь я не готовлю еду на него, только для себя и для мальчишек. Они питаются по диете, порции все взвешены и просчитаны. Поэтому легко можно понять, когда Степан тайком запускает руку в контейнеры с едой, приготовленные для сыновей.

Воевать с ним, бить его по рукам? Стыдить при мальчишках?

Почему мне становится стыдно и гадко? Ведь именно он творит все это, но липкой гадостью именно меня с головы до ног окатывает каждый раз.

Сыновья задумчивые. Разговаривают меньше обычного.

Димка все еще отмалчивается, со мной говорит только простыми предложениями и исключительно по нужде. Будь его воля, он бы и слова мне не сказал. Ему жалко отца, он считает, что нельзя бросать его в беде…

Лешка шипит на брата:

— Дурак! Теперь не покатаешься ты на его тачке, баран! Даже если бы он ее купил, все равно за руль бы тебя не пустил.

Разногласия между братьями тоже имеют место быть, и во всем этом виноват один человек, который лежит на диване, и охает, избитый, в обнимку с пакетом льда.

Несмотря на все сложности, у парней — лагерь, они собирают рюкзаки и чемоданы. Вопреки сложившейся традиции, на этот раз мне приходится им помочь, потому что они едут не на одну неделю, а на целый месяц.

Без сложных вопросов не обходится.

— Когда мы приедем, вы с батей уже разъедетесь? — уточняет Лешка.

Степан подает голос из зала.

— Не говори ерунды! Мама вбила в себе голову глупость, завтра уже забудет.

Дима с надеждой на меня смотрит.

Нет, это уже ни в какие ворота не лезет.

Хватит выставлять меня глупой клушей, которая способна проглотить подлость и сделать вид, будто ничего не было.

— Глупость, Степ, это вся твоя жизнь на протяжении последних лет. Глупость, жадность и трусость!

— Что ты себе позволяешь? — пытается возмутиться.

— Я позволяю себе все то, на что ты меня толкнул своим подлым предательством и изменой. Хватит говорить со мной, я не желаю тебя слышать. И не порть настроение перед отъездом, молча лежи… А хочешь поговорить, так чеши в бар… Один раз уже похвастался в баре, мало! Еще чем-нибудь похвастайся, дурень! — повышаю голос.

Смахиваю волосы со лба.

— Простите, — извиняюсь перед сыновьями. — Не хотела кричать, но вы должны понять. Нельзя прощать подлость и гнусность в отношении своих близких. Нельзя! Сегодня он ваши деньги украл, а завтра… Завтра трусливо пройдет мимо, когда будет угрожать смертельная опасность.

На эти мои слова Степа выползает из зала.

— Хватит меня очернять перед сыновьями.

— Ты сам себя очернил.