Невероятная смерть

– От старости, сынок.– Женщина едва заметно горестно улыбнулась.– От старости... Восемьдесят три годочка прожил.

Мальчишка постоял еще немного, неловко потоптался у порога.

– Окна надо завесить. Свет у вас...

– Завесим, сынок,– сказала женщина.– Из памяти вышло. Люди весь вечер гроб сколачивали, затемно уже. Потом батьку обрядить надо было. А про окна забыли...

Мальчишка нахлобучил кубанку и вышел бочком, тихонько притворил за собой дверь. На крыльце в лицо закололи острые снежинки, тотчас закоченели голые руки. Мальчишка постоял, похукал на пальцы, запахнул поплотнее кожушок и зашагал к дороге.

Когда он подошел к саням, командир возился с упряжью, попыхивал цигаркой, роняя в снег крупные желтые искры.

– Ну, что там?–спросил командир.– Вечеринка?

– Старика хоронят, товарищ командир...

– Какого еще старика?

– С этого хутора...

– А кто его? – Командир затолкал лошади в рот железный мундштук, оглянулся на мальчишку.– За что?

– Никто, товарищ командир...

– Как это – никто? – спросил командир недоуменно.

– Сам умер.– Мальчишка потер ладонями уши.– От старости.

А-а-а,– протянул командир, надел рукавицы, приподнял лежавшую в передке саней овчину.– Ну, садись...

И снова застучали о передок комья мерзлого снега, тяжело заскрипели сани, тоненько запели полозья, словно кто-то живой затянул нескончаемую тоскливую ноту. И снова посыпался мелкий снежок – на круп лошади, на плечи седоков, на смерзшуюся рогожу, под которой лежал третий, убитый в недавнем бою.

Командир оглянулся на хутор. Там, по-видимому, завешивали окна – большая тень заслонила свет, метнулась, пропала и опять заслонила.

– Умирают же люди,– тихо сказал командир.