То есть Достоевский, как и все мы, писал о том, что происходило с ним в прошлом; но случалось и так, что написанное им осуществлялось в будущем.
Сам еле сводя концы с концами, Девушкин не устает делать маленькие подарки бедной Вареньке – цветы в горшках, сладости; ради Вареньки он отказывается даже пить чай, иронизируя по этому поводу, хотя уже сильно задолжал, и, встречая на улице нищего, который просит Христа ради, вынужден молча проходить мимо. (В этой связи вспомнилось, как моя дочь, когда была маленькой, хотела, чтобы я подавал милостыню всем встречным нищим, а я этого не делал и чувствовал себя ужасно.)
Узнав, что и без того бедствующий Макар Девушкин дошел до полной нищеты, Варенька отдает ему те немногие деньги – какие-то жалкие гроши – которые у нее оставались. Эти два бедняка, ведущие убогую жизнь, напомнили мне один эпизод из мемуаров второй жены Достоевского Анны Григорьевны. Поселившись в Женеве в конце 1867 года, по вечерам, часов около семи, они с мужем выходили на прогулку и, чтобы Анна Григорьевна не уставала (она была беременна), часто останавливались перед ярко освещенными витринами роскошных магазинов: Фёдор Михайлович показывал жене драгоценности, которые подарил бы ей, если бы разбогател.
«
Когда мы читаем в «Бедных людях» об умершем ребенке, уложенном в специально сделанный новый гроб, невольно приходит на память история первенца Достоевского, дочери Сони, родившейся в 1868 году и названной в честь главной героини «Преступления и наказания» Сони Мармеладовой, которая зарабатывала проституцией (смелый шаг со стороны четы Достоевских). Фёдор Михайлович писал тогда Майкову:
«Ребенку только что месяц, а совершенно даже мое выражение лица, полная моя физиономия, до морщин на лбу, лежит – точно роман сочиняет! Я уж не говорю об чертах. Лоб до странности даже похож на мой. Из этого, конечно, следовало бы, что она собой не так-то хороша (потому что я красавец только в глазах Анны Григорьевны – и серьезно, я Вам скажу!). Но Вы, сами художник, – пишет Достоевский, – отлично хорошо знаете, что можно совершенно походить и не на красивое лицо, а между тем быть самой очень милой».
Но первым всплывает в памяти даже не это, а то, что писала Анна Григорьевна об их женевской жизни в 1868 году:
«К моему большому счастью, Фёдор Михайлович оказался нежнейшим отцом: он непременно присутствовал при купании девочки и помогал мне, сам завертывал ее в пикейное одеяльце и зашпиливал его английскими булавками, носил и укачивал ее на руках и, бросая свои занятия, спешил к ней, чуть только заслышит ее голосок. Первым вопросом при его пробуждении или по возвращении домой было: „Что Соня? Здорова? Хорошо ли спала, кушала?“ Фёдор Михайлович целыми часами просиживал у ее постельки, то напевая ей песенки, то разговаривая с нею, причем, когда ей пошел третий месяц, он был уверен, что Сонечка узнает его, и вот что он писал А. Н. Майкову от 18 мая 1868 года:
„Это маленькое, трехмесячное (создание), такое бедное, такое крошечное – для меня было уже лицо и характер. Она начинала меня знать, любить и улыбалась, когда я подходил. Когда я своим смешным голосом пел ей песни, она любила их слушать. Она не плакала и не морщилась, когда я ее целовал; она останавливалась плакать, когда я подходил“.