Невероятная жизнь Фёдора Михайловича Достоевского. Всё ещё кровоточит

Опубликовать это письмо Белинский даже не пытался – надеяться на его обнародование не приходилось. Среди прочего критик пишет:

«Или Вы больны, и Вам надо спешить лечиться; или – не смею досказать моей мысли… Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов – что Вы делаете?.. Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною… <…> Не будь на Вашей книге выставлено Вашего имени и будь из нее выключены те места, где Вы говорите о самом себе как о писателе, кто бы подумал, что эта надутая и неопрятная шумиха слов и фраз – произведение пера автора „Ревизора“ и „Мертвых душ“?»

5.25. А теперь

А теперь вернемся к тому, с чего начиналась эта глава. 23 апреля 1849 года Достоевского подняли с постели и предъявили обвинение в том, что он участвовал в собраниях кружка Петрашевского и, что особенно важно, публично читал письмо Белинского Гоголю.

За это преступление Достоевского приговорили к смертной казни. Когда мне случалось рассказывать об этом, я всегда задавал своим слушателям вопрос: «Представьте, что я сейчас достану из рюкзака письмо какого-нибудь критика, ну, скажем, Гоффредо Фофи[38], и начну его читать. Вы бы поверили, что это может стать поводом для предъявления обвинения?»

И сам же отвечал, что сильно сомневаюсь. Да нет, этого не может быть, добавлял я. Но тогда, в 1849 году, почти сто восемьдесят лет назад, это письмо, это длинное, страстное – я бы сказал вдохновенное – обвинение, выдвинутое против Гоголя, было в России чем-то настолько неслыханным, что одно уже публичное его прочтение могло повлечь за собой смертный приговор.

Да и по прошествии трех лет, уже после (мучительной) смерти Гоголя, странные события не прекращаются.

Великий русский писатель Тургенев, «поэт», «талант», «аристократ», «красавец», «богач», человек «культурный и образованный», главный соперник Достоевского, в 1852 году, вскоре после смерти Гоголя, написал статью-некролог и отправил ее в один из петербургских журналов. Журнал отказал в публикации, объяснив тем, что не время[39].

Вскоре Тургенев получил письмо от одного московского знакомого с упреками, что никто в печати не откликнулся на смерть Гоголя. Тургенев объяснил, в чем дело, и выслал отвергнутый петербургским журналом некролог, который он написал. Знакомый передал статью в Московский цензурный комитет и получил разрешение на публикацию. Некролог вышел в газете «Московские ведомости».

Из-за этой публикации Тургенев «за ослушание и нарушение цензурных правил был посажен на месяц под арест в части» (как писал он в книге «Литературные и житейские воспоминания»), а затем сослан на два года в родовое имение неподалеку от Орла под надзор полиции.

То есть российские власти в принципе запрещали говорить о Достоевском или Гоголе – неважно, хорошо или плохо. Однако, что бы они ни делали, все было напрасно. Гоголь оказался сродни радиации: любой, кто к нему приближался, уже представлял опасность.

В те далекие времена писатели в России представляли опасность.

6 Приговор

6.1. Что переживает человек

Как и все люди, достигшие моего возраста (а мне пятьдесят семь), я часто думаю о тех вещах, которых в моей жизни уже никогда не будет, например, я больше никогда не зайду в магазин и не спрошу: «У вас есть наклейки?»

Или запахи, которых я уже никогда не почувствую, как тот аромат, что витал в салоне «Фиата 1100», на котором ездил мой отец, выкуривавший каждый день по шестьдесят сигарет «Голуаз» без фильтра, так что в машине все ими пропахло.

А вот моей дочери, которой сейчас шестнадцать, фраза «У вас есть наклейки?» ни о чем не говорит и запах прокуренного салона тоже ни о чем не напоминает, потому что ее родители уже много лет не курят.

И если я начну писать о тех мелочах, которые происходили со мной в молодые годы, это вызовет отклик только у читателей примерно моего возраста: это воспоминания с истекающим сроком годности. Пройдет еще пятьдесят лет, и вопрос «У вас есть наклейки?» вообще не будет вызывать у читателей никаких эмоций.

И это, в принципе, нормально.

Несколько менее нормально то, о чем я рассказывал в начале этого романа: когда у меня появилось ощущение, что книга, которую я держал в руках, изданная сто двенадцать лет назад за три тысячи километров от моего дома, вскрыла во мне какую-то рану, которая еще не скоро перестанет кровоточить; это была книга о бывшем студенте, который жил в Петербурге (где я никогда не бывал) и планировал убийство старухи-процентщицы (что мне и в голову не приходило).

Такое же удивительное, необъяснимое впечатление производит рассказ Достоевского о том, что переживает человек, приговоренный к смерти. Это тот опыт, которым мало кто в мире может поделиться (со мной, например, ничего подобного не происходило), но, читая об этом у Достоевском, вы как будто сами все переживаете.

Как это работает, непонятно.

6.2. С такой любовью

23 апреля 1849 года Достоевский вместе с другими участниками тайного общества был арестован и препровожден в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.