Невероятное. История преступления, в которое никто не поверил

Информатор Мэйсона не был каким-то злопыхателем, затаившим обиду. Это была приемная мать Мари.

Позвонив Мэйсону ранее в этот день, Пегги представилась по имени, но сказала, что хотела бы сохранить анонимность. Ей не хотелось, чтобы Мари узнала, о чем они говорили. Мэйсону, привыкшему к тайному миру наркодилеров, такое требование не показалось необычным, и он согласился. Он упомянет ее имя только в отчете о телефонном звонке, а об этом разговоре с глазу на глаз вовсе не оставит никаких записей.

Они разговаривали с Пегги в гостиной. Женщина тщательно подбирала слова. Она не говорила напрямую, что Мари лжет. Она не могла сказать такого. Она этого не знала. Она лишь высказывала свои подозрения, свое ощущение, что здесь что-то не так.

Скептицизм Пегги зародился не на пустом месте. Он имел глубокие и запутанные корни, переплетающиеся с тем, что она знала о приемной дочери тогда, когда заботилась о ней, что увидела днем накануне и что услышала от кого-то, тоже близкого к Мари.

У Пегги был диплом психотерапевта. Ранее она работала менеджером в программе опекунства, а теперь занималась детьми в приюте для бездомных. В последующие годы она будет работать в школе, помогая ученикам получить специальное образование. Дома она хранила издание «Диагностического и статистического справочника по психическим расстройствам» – толстого руководства, опубликованного Американской психиатрической ассоциацией, в котором излагается классификация психиатрических расстройств и которым пользуются сотрудники клиник и другие специалисты. По ее мнению, описание состояния Мари можно найти на многих страницах этой книги – из-за беспокойного прошлого у девушки возникли некоторые расстройства личности, проявляющиеся в нестабильности отношений и склонности к действию напоказ.

– И это понятно. Ее история – это, вероятно, попытка привлечь внимание к своей жизни, – сказала Пегги. Возможно, истерическое расстройство личности? Пегги не могла утверждать наверняка. Но некоторые детали заставляли ее насторожиться.

За несколько дней до происшествия Пегги со своим партнером, приемными детьми (сестрами-подростками) и Мари отправились на пикник.

– Вела она себя очень наигранно, – вспоминала женщина. – Я чувствовала, что она постоянно пытается привлечь мое внимание.

Пегги предположила, что, возможно, Мари ревнует ее к новым девочкам. И ее тревожило, что Мари не контролирует свое поведение.

– Там был один парень, он постоянно смотрел на нее, потому что она была такой шумной и кокетливой. Я попыталась приструнить Мари, посоветовала немного умерить пыл, потому что она слишком обращала на себя внимание. Я сказала: «Во-первых, это действительно неприятно. А во‐вторых, на тебя смотрит парень, и неизвестно еще, что он подумает…»

Вчера, когда Мари позвонила и рассказала про нападение, Пегги охватили противоречивые чувства. Она поняла, что дело серьезное. И отправилась к Мари, приехав к ней вместе с первыми полицейскими. Но по пути ей в голову пришла другая мысль. «Я не могла отделаться от ощущения, что отчасти такое поведение для нее типично – действовать напоказ, чтобы люди как-то реагировали на тебя. Это часть ее личности». Даже телефонный звонок – то, как Мари рассказывала о случившемся, – наводил Пегги на подозрения. «У нее был такой высокий, похожий на детский голос, и я не могла точно понять. Мне происходящее казалось ненастоящим… и во всем этом было слишком много театральности. Я подумала: “О, господи…”»

В квартире Пегги застала Мари сидящей на полу, плачущей. «Но мне все казалось таким странным. Я села рядом с ней, и когда она начала рассказывать о происшествии, у меня возникло такое чувство – я поклонница “Закона и порядка”, – будто мне пересказывают одну из серий. Отчасти это связано с тем, что говорила Мари. С чего бы насильнику связывать ее шнурком? Это казалось странным. И разве шнурки достаточно прочные, чтобы удержать кого-то? Почему бы не воспользоваться веревкой или наручниками? А отчасти подозрение вызывало то, как она говорила об этом. Она была отстраненной. Эмоционально отстраненной от того, что говорила».

Когда Мари сказала, что насильник фотографировал ее, это дало Пегги дополнительную пищу для размышлений. Подозрения переросли в предположение. Может, Мари сама навлекла на себя неприятности? Может, кто-то сделал ее откровенные фотографии и теперь собирается выложить их в Интернет, а вся история – это прикрытие для Мари?

Пегги укоряла себя за скептицизм. Ей не хотелось верить в то, что Мари лжет. Но несмотря на все сомнения, она чувствовала – наблюдая за работой полицейских в квартире Мари, за тем, как они утешают девушку, – что сомнения возникли только у нее одной.

Позже Пегги узнала, что это было не так.

Шэннон – «веселая мама» в расширенном приемном семействе Мари – засомневалась с самого начала, как только услышала о случившемся.

– Я точно помню, – говорит Шэннон. – Я стояла на балконе, когда она позвонила и сказала: «Меня изнасиловали». Очень сухо, без эмоций.