Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана (Том 2)

Гениально сообразив, Лафайет выбрал самого старого и почтенного вождя (прекрасно сохранившегося старика такого же роста как и он сам) и предложил ему свою треуголку. Жест, характерный для большого французского богача, отдал тем самым дань уважения и добропорядочности своему индейскому собрату, что было хорошо воспринято остальными. Предложив остальным вождям по две золотых монеты каждому, он уточнил (переводил все Большая Борзая), что не золото он передает - хотя это, конечно, было золото - а образ, изображенного на монете Очень Большого Богача Людовика XVI - вождя всех французских племен - союз с которым ценится очень высоко. После этого по-кругу разнесли ром, поднявший настроение, и все вошли в большой вигвам для большой беседы.

- Господа ..., - воскликнул Лафайет, и прекрасно говорил в течение двадцати минут, что Большая Борзая, сократив риторику и взяв из неё самое существенное, свел к следующим двум вещам: предложению богатого вождя в обмен на дружбу с союзом в два раза большего количество баррелей рома, чем предлагают англичане, и необходимого количества портретов Людовика XVI.

Затем вновь пошли тосты и деликатные разговоры, хитрость индейцев творила такие чудеса, что Лафайету осталось лишь утроить ставку.

- Черт, - обратился маркиз к Большой Борзой. - Это будет дороговато.

Краткое заключение, в переводе занявшее десять минут, вызвало оживленную дискуссию, в результате которой была высказана следующая позиция:

- Это дороговато, да, - перевел Большая Борзая, - но они предлагают взамен, кроме их союза, конечно, возможность называть вас Кайвла.

- Что это значит?

- Это имя священного воина, вот уже много лун высокочтимое в племени. Носить его имя - большая честь.

Час спустя названный Кайвла, учетверив ставку, подписал союзный договор. Шесть наций обязываются истребить всех врагов Кайвлы и помогать его американским друзьям. Большая чаша рома переходила от одного к другому, после чего начался обед в дружеской обстановке, где раскаты веселого смеха индейцев противостояли смешку ущемленного Лафайета и безумному хохоту Тюльпана, плохо переносившего ром - по крайней мере в таком количестве. Новость о новом союзе и преимуществах, которые он дает, дошла до народа и снаружи послышался шум, громкий смех, визг женщин и праздничный грохот барабанов. Лафайет присел на корточки рядом с Большой Борзой, чтобы пожать ему руку:

- Мсье, я вам благодарен. Само провидение послало мне вас. Благодаря вам война примет новый оборот. Вы хорошо послужили Франции, которая, будьте уверены, проявит вскоре всю свою военную мощь в этой войне за независимость. Уверяю вас, что сделаю все возможное для получения вами награды. Хотели бы вы воинское звание?

- О, да, мсье генерал-майор, воинское звание - это моя мечта!

Лафайет и Тюльпан с удивлением посмотрели на него. Здоровяк так расхохотался, что у него затряслось брюхо и слезы выступили на глазах. Маркиз спросил о причине веселья.

- Впервые такая награда будет присуждена дезертиру, мсье генерал-майор, - ответил тот, просто задыхаясь от смеха. - И дезертиру из французской армии.

- Извините меня, но со всеми этими речами не было времени спросить, как вы попали к ирокезам, - спросил учтиво, но довольно сухо педантичный Лафайет.

- Потому, что дезертировал, черт возьми.

- Я не это хочу знать, - сказал генерал-майор, чопорно поднимаясь и нахмурив брови. И другие поднявшиеся вожди повлекли его за собой наружу, где был устроен танец скальпа вокруг некоего Смита, старшего казначея-англичанина, имевшего несчастье попасться под руку. Это не позволило Лафайету заняться морально-политическими наставлениями.

- Когда вы дезертировали? - осведомился Тюльпан у переставшего смеяться франко-ирокезского здоровяка.

- Боже, мой мальчик, год вы хотите спросить? Мне трудно ответить, особенно из-за давнего счета в лунах. Лет двадцать, я думаю. Да, это, должно быть, произошло двадцать лет назад. Во времена проклятой Семилетней войны. Когда не вы, а другие французы, были изгнаны за пределы Канады англичанами. Монкальм, убитый возле Квебека, это вам что-нибудь говорит? А капитуляция Монреаля?

- Смутно, - сказал Тюльпан. - Я тогда, пожалуй, сосал бутылочку с соской. А все же что бы вы могли сказать нам, иным французам? Ведь вы были одним из нас в то время.

- Но вот уже давно я ирокез. Должен вам сказать, мой мальчик, я уже почти забыл родной язык. Несколько месяцев мне довелось прожить в Филадельфии, где я встретил прекрасную даму, говорившую по-французски. Я так хотел бы следовать за ней, но устыдился этого, особенного когда она сказала:

- Вы делаете много ошибок во французском для француза, мсье Кут Луйя.

- Мсье Кут Луйя?

- Большая Борзая на ирокезском. Тогда вернуться с повинной, я отказался от этого. God bless me, * это было скорее helpful** сегодня.

- Видно, что вы давний союзник Англии, - сказал Тюльпан. - И как вы вернулись к нему? Французскому, я хочу сказать.

- Перечитывая каждый вечер пять страниц Священной Библии, всегда лежавшей в моем старом армейском рюкзаке. Это моя жена туда её положила. К счастью, я умел читать.