Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2

Да, она осталась чиста. Но была в ярости. Дело в том, что пока она лежала связанной, у неё было время подумать над тем, какая роль была ей предназначена в этой истории, которую она по своей природной наивности или по отсутствию воображения представляла себе довольно абстрактно. Замечания Тюльпана насчет Лябрюни, то, что он назвал его грязной душенкой и коровьим дерьмом, вызвали в ней чувство горького возмущения. Вот почему, вспыхнув, она воскликнула: - Надругался! Вовсе нет, мсье. Он слишком хорошо воспитан для того, чтобы надругаться надо мной. Я только предложила ему себя. Разве это не входило в мои обязанности?

- Не говори мне, что ты...

- Именно так, я! (И когда она поняла, что взяла реванш, то к ней вернулось хорошее расположение духа:) - И я все ему рассказала, мсье, почему вы устроили эту засаду и кто он такой на самом деле.

- Ты это сделала? - Удар обухом по голове не произвел бы на Лябрюни столь ужасного впечатления. Но, забыв на мгновение свой страх перед герцогом Шартрским, он задумался о своей уже достаточно потрепанной чести и воскликнул:

- Но с какой стати ты выдала ему это? Государственную тайну, Пресвятая Дева! Почему ты это сделала? Он что, бил тебя, пытал? - продолжал в отчаянии вопрошать Лябрюни. И здесь он получил второй удар:

- Вовсе нет, мсье. Я сделала это для того, чтобы доставить ему удовольствие.

- Но как он смог вырвать у тебя признание по делу, о котором он ничего не знал?

- У меня вырвалось какое-то слово, мсье, которое позволило ему догадаться. Какое это было слово, я не знаю. Как говорится, не так уж много слов говорят, когда удовольствие так велико, не так ли?

Жан ля Балафр и Ансельм ле Вё скромно вышли на цыпочках и чертили каблуками своих сапог в пыли на аллее, поджидая когда появится Лябрюни. Он наконец вышел, выжатый как лимон, и произнес только одно слово, которое они с трудом разобрали: Париж.

Полчаса спустя зеленый от страха, на подгибающихся ногах, Лябрюни стоял перед герцогом, пытаясь как-то оправдаться.

- Монсеньор, я тысячу раз заслуживаю наказания. Я согласен на все. Я должен был все сделать один, но подумал, что втроем мы лучше справимся с человеком, храбрость и сила которого общеизвестны, это привело к тому, что я потерял драгоценные три четверти часа. Когда я прискакал домой, то увидел свою жену, мадам Лябрюни, избитую и подвергнутую пыткам, вынужденную признаться этому человеку в том, какая задача была мне поручена.

- Следовательно, теперь у него нет сомнений?

- Я не знаю, как это произошло, но теперь он совершенно уверен.

В огромном кабинете воцарилась такая тишина, что, казалось, её можно резать ножом. Снаружи из садов, окружавщих дворец Пале-Рояль, доносились шорохи и шепоты, утренние проститутки начали прибывать на свои посты. Герцог, который был в одной рубашке и чистил ногти ножом с перламутровой рукояткой, казалось раздумывал, и Лябрюнни не сомневался в том, что он обдумывает как его наказать (Боже мой!). Во всяком случае его вышвырнут вон. Но герцог спокойно с легкой улыбкой, словно думая о чем-то приятном, спросил его:

- Так говоришь, он...

- Моя жена...

- Да, избита, подвергнута пыткам и, я надеюсь, изнасилована?

- Да, монсеньор, - сказал Лябрюни, думая, что это доставит герцогу удовольствие.

- Она так сказала? Хорошо, я не выгоню тебя, Лябрюни. Хитрецов вроде тебя довольно трудно найти. Отправляйся в Баньоль. И чтобы тебя никто не видел, понял? Там как можно скорее свяжись с Риччоли. Ты меня понял? Я вижу, что понял. Вон, паршивец.

3

Вот уже несколько лет, как старый герцог Орлеанский переехал в Баньоль, расположенный в нескольких лье от Парижа, великолепную резиденцию, которую он покидал всего лишь несколько раз в году, чтобы отправиться на бал или в оперу. В ту пору ему было пятьдесят четыре года и оставаясь вдовцом после смерти в 1759 году Генриетты де Бурбон-Конти, подарившей ему двух детей: Луизу Марию Терезу Матильду, герцогинню де Бурбон, и Луи Филиппа Жозефа, герцога Шартрского, которого мы уже видели, он секретно обвенчался в 1773 году с мадам Монтессон.

Он создал чудесный театр, в котором часто показывали комедии - причем, надо признаться, обладал весьма недурным вкусом, раз увидев лет двадцать лет назад в монастыре Святой Авроры, как Жанна Бекю играла в пьесе Расина "Эсфирь", он сразу влюбился в этуо пятнадцатилетнюю девочку, много позже ставшую мадам Дюбарри, фавориткой короля Людовика XV, и сделал ей чудесного младенца с такими же синими глазами, как у его матери.

И вот этот младенец, немало поколесивший по свету, двигался по направлению к Баньолю. Значит, герцог Шартрский неплохо рассчитал, где поставить ловушку для Тюльпана, так как совершенно очевидно, что тем младенцем и был Тюльпан.

- "И действительно, разве это не естественно - подумал герцог Шартрский, когда под его казавшимся безразличным взглядом Амур Лябрюни морально уже был готов надеть монашескую рясу, - разве это не нормально, что Тюльпан, узнав о своем происхождении, испытает стремление встретиться с тем, кто произвел его на свет, и познакомиться с ним?"